В одном из офицеров я наконец узнал Терещнко, он ухитрилсянапялить на белый кочан зеленую каску. Оба приближались, приближались, а меньшевсего я хотел бы попасть в руки Терещенко: пристрелит со злости, потом будетоправдываться. Второй вышагивал молча, Терещенко перед ним явно прогибался.Шансов остаться незамеченным не было, я быстро подошел к машине, прорычал,подражая Кречету:

– Долго копаетесь!.. Побыстрее!

С трудом задрал ногу на железную ступеньку, влез в машину иначал принимать ящики. Плечи сразу заныли, в ящиках будто гранатометы, а скореевсего так и есть, а эти усердные идиоты с готовностью начали подавать справа ислева, заторопились, накричал на свою голову, пришлось торопливо хватать ибегом относить вглубь кузова.

Когда подошли Терещенко и тот, второй, я как раз схватилящик, опустив голову пониже, чтобы лицо оставалось в тени, пробежал в темень,там погромыхал ящиками, будто укладывая поудобнее. Это был критический миг, ибокто-нибудь из солдат мог вскочить в кузов, выслуживаясь перед подошедшимначальством, начать складывать ящики самому, а мне посоветовать перевести духна свежем воздухе.

Спасло наше непочтение к старшим, расхлябанность вообще, иособенно – в армии. Даже в виду подошедших офицеров солдаты не торопилисьвлезать в кузов, где надо таскать ящики, согнувшись в три погибели.

Я краем глаза наблюдал из темноты. Терещенко с другимвоенным задержались, обсуждая количество боеприпасов, поглядывали в кузов,стараясь в полутьме сосчитать ящики, я стискивал зубы и стонал от бессилия, нозатем они сдвинулись за кузов, я тут же подбежал к краю и, хотя мышцы стоналиот натуги, бодренько ухватил ящик и бегом отнес к стопке, словно спешанаверстать упущенный темп. Мол, сам же его и задал...

Укладывать тщательно не было ни времени, ни сил, ближе ккабине образовалась дыра, я выбивался из сил, задыхался, соленый пот выедалглаза, а сердце билось так, что вот-вот вылезет изо рта.

Наконец у входа в сарай стопка ящиков закончилась, солдатыпобежали вовнутрь. Я почти без сознания отковылял вглубь кузова, упал в щельмежду кабиной и ящиками, грудь вздымалась, как земля при землетрясении. Слышнобыло, как солдаты подтащили новые, кто-то стукнул днищем, один выругался, необнаруживая меня:

– Ага, смылся!.. Такие они все, начальники...

– Наверное, из депутатов. Вчера тут трое суетились...

– Давай-давай, – согласился второй.

– А этот «давай» в Москве... сам знаешь, чем подавился.

– Зато здесь новый народился. Ладно, я полезу, у тебязад тяжеловат.

Слышно было, как он легко взапрыгнул на край, быстро и ловкоукладывал ящики, потом соскочил, звякнул борт, зашелестел брезент. Стало темно,как в лисьей норе.

Черт с вами, подумал я обессиленно. Больше не могу и пальцемшелохнуть. Я же не Пифагор, современные ученые спортом только в теннис... Да ито фотографируются с ракетками в руках, а не играют.

Мотор гудел, я чувствовал покачивание, потом меня прижалоящиками, ага, поворачивает, а вот сдает назад, пятится... Зад задирался, ящикизаскрежетали и угрожающе задвигались, грозя обрушиться.

– Руки поотбивать тем, кто так складывает, –пробурчал я, торопливо уперся плечом, потом и спиной, ящики двигались ипытались защемить хотя бы клок рубашки, желательно – с мясом.

Затем пол выровнялся, машина некоторое время ползла словноощупью, наконец остановилась. Сердце еще колотилось, я чувствовал желаниевыглянуть, где мы, но сил не было шевельнуть и пальцем.

Очень неспешно меня начало прижимать к ящикам, одновременноя словно бы слегка потяжелел. Будь мне восемнадцать, не заметил бы, но сейчас иштаны тяжелые, ломал голову, что бы это значило, машина явно стоит, мотор не гудит,кузов не потряхивает, колеса не стучат...

Дыхание никак не выравнивалось, я ощутил, что дышу дажесловно бы чаще, чем в разгар погрузки. В глазах потемнело, пульс участился. Икогда едва не потерял сознание, в мозгу промелькнула мысль: летим! Грузовикзагнали в грузовой самолет!

Я лег, кровь равномернее пошла по телу, Я старался дышатьровно, только удивлялся, в самом ли деле самолет поднялся так высоко, не вкислородных же масках сидят летчики, это ж не истребитель... либо я сдаюсовсем, скоро без палочки на ступеньку не взберусь.

Невольно вспомнил анекдот про мужика и ступеньки, нозапекшиеся губы лаже не дрогнули, зато тряхнуло всего, потом еще и еще. Наконецсообразил, что еще и продрог так, что не выговорю четырехсложное слово, развечто трех, да и то вряд ли. Грудь вздымалась чаще, а глаза закатились, язадыхался, тело начало остывать так стремительно, что уже не продрог, а замерз,заколел, превращаюсь в сосульку, остываю так быстро, что сердце вот-вотостановится.

Сквозь грохот крови в ушах слышал надсадные хрипы. Во ртуощутил теплое и соленое, сглотнул, но кровь пошла еще, больше, потекла поподбородку. Похоже, лопаются легочные пузырьки, или что-то еще, меня раздувает,как глубоководную рыбу на мелководье, лопну, как пузырь, куда плеснули кружкукрови...

Затем сквозь грохот в голове и треск в ушах ощутил, что чутьполегчало. Одновременно пол слегка накренился. Самую малость, но явно самолетнеспешно идет на снижение.

Черт с вами, подумал озлобленно. Пусть снова в ваши руки, намиру и смерть красна, все же лучше, чем помирать от удушья, как крыса междуящиками.

* * *

Самолет тряхнуло, еще и еще, потом я ощутил ровноеподрагивание, явно бежит по бетонной дорожке, а у меня нет сил дажешевельнуться, не то, что встать...

– Вставай, – просипел я вслух. – Вставай,скотина... Никто не должен знать, что тебе что-то трудно.

Конечно, для доктора наук, мирового футуролога не так уж иважно, как он выглядит, но я знаю не одного профессора, который гордитсястойкой на кистях... или ушах больше, чем своими открытиями. У одного, самприсутствовал, когда поздравляли с присуждением премии имени Архимеда,отмахнулся и с гордостью рассказал, что вчера поддался на провокацию подругиего внучки, задрал ей все-таки подол...

Пол подо мной последний раз тряхнуло, затем наступиласравнительная тишина. Со стоном, цепляясь за мужское самолюбие, я поднялся,борт машины качался, как борт яхты, меня мутило, перед глазами из темнотыпостепенно выступали ящики, потом лязгнуло, сквозь щели неплотно закрытогобрезента пробился лучик света. Послышались голоса, неожиданно громко рявкнулмотор. Меня прижало к стенке, грузовик съехал по пандусу резко, промчался, ужесам гремя тугими колесами по бетонному покрытию.

Я не поверил своим ушам: поблизости раздался голос Кречета!Спотыкаясь о ящики, протиснулся вперед, и когда с железным лязгом опустилизадний борт, я лишь на миг прикрыл глаза ладонью от яркого света. В десяткешагов Кречет раздает указания группе военных!