Старушка перекрестилась. И запричитала:

– Кто ж тебя сюда засунул, малец? Что ж за изверг… сейчас яполицию позову, врача…

– Не надо! – крикнул я. – Стойте! Не надо никого звать!

Будь бабулька отмороженной, она бы нипочем мою просьбу неисполнила. Но она явно была нормальной. И голосить перестала. Наоборот,нахмурилась и спросила:

– А уж не сам ли ты… а?

– Сам, – хватаясь за соломинку, сказал я. Заерзал, пытаясьраспрямиться и выбраться из чемодана, но получалось это плохо. – Хотел… на Инейпопасть хотел.

– Пороть тебя некому! – С этими словами старуха схватиламеня за плечи. Руки у нее оказались неожиданно сильные, она легко вытащила меняиз чемодана, и я наконец-то смог осмотреться. Не сразу, правда. Вначалеподергался, распрямляясь, – ноги никак не хотели двигаться, а живот сводилосудорогой.

Чемодан стоял на длинном, навевающем уныние металлическомстоле, занимавшем угол огромной комнаты. Все остальное пространство было занятостеллажами, а на них, до самого потолка, громоздились чемоданы, сумки, пакеты,свертки, контейнеры, ящики, тубусы, рулоны, бесформенные узлы. Я увидел дажепару спортивных велосипедов (со сложенными внутрь рулями и педалями),двухметровый кусок мраморной колонны (обмотанный упругими амортизирующимилентами), игрушечный детский автомобильчик (если поднапрячься, даже я бы смог внего сесть… особенно сейчас), спортивную лодку (внутри – еще какие-то свертки ивесла), статую, изображающую голого мальчика с луком и стрелами (это какой-томифологический бог, только я забыл какой, наверное – покровитель охоты).

Чего только люди не тащат с собой между звездами!

– Встать можешь? – сурово спросила старушка, подбоченясь.Она и впрямь была старой, но крепкой, и от старушечьего у нее был только платокна голове – а так она носила джинсовый комбинезон и ботинки-докеры на высокойподошве. Я попытался спрыгнуть со стола – и едва не упал. Стоять можно былолишь скособочившись, словно дряхлому старику с приступом ревматизма. – Кактакое можно учудить? – продолжала возмущаться бабка. – Голова у тебя работает?Приключений захотелось? А попал бы в грузовой трюм, что дальше? А поймали бытебя? Думаешь, поругали бы и отпустили? Знаешь, что теперь твоим родителямбудет?

– Ничего не будет, – пробормотал я. Ужасно хотелось втуалет… да что со мной сегодня? – Они умерли.

Гнев старушки мигом сменился жалостью.

– Господи спаси… Да что с тобой, малец?

– Туалет тут есть? – пробормотал я.

– Идем…

Старушка помогла мне дойти до неприметной дверцы в стене.Перед тем как нырнуть туда, я попросил как можно жалобнее:

– Не говорите никому, что нашли меня! Пожалуйста! Я сейчасвсе вам объясню!

Поколебавшись, старушка все-таки кивнула. Почему-то я ейверил и, не колеблясь больше, нырнул в туалет.

Каким же удовольствием было избавиться от проклятогопамперса!

Я не помню, как носил подгузники в младенчестве, но тоже,наверное, мечтал отделаться от них.

Когда через минуту я вышел, старушка уже поставила возлестола два стула. На одном уселась сама, на другой повелительно указала мне.

– Вы никому не сказали про меня? – спросил я на всякийслучай.

– Нет. Садись и объясняй. И… как тебя звать, мальчик?

– Тиккирей.

– И запомни, Тиккирей, будешь врать – я тут же отволоку тебяв полицию!

Пожалуй, она могла… Я кивнул:

– Я не буду врать. Только поверьте… это все очень запутанно.

– Садись и говори, – строго сказала старушка.

Я сел и стал рассказывать. Вначале – чистую правду. ПроКарьер, про родителей, про то, как я завербовался работать в потоке и удрал спланеты… Я рассказывал, старушка ойкала и причитала, а я все пытался решить –когда начать врать?

Рассказать, что мы улетели на Авалон? Про фагов? Да нет,нельзя… хотя почему-то очень не хотелось врать.

И я начал рассказывать нашу легенду. Про то, как мы с Лиономпрятались в лесу, как вернулись, как родители направили Лиона и меня вместе сним в колледж для одаренных детей, но нас там обижали, били, смеялись – и мыушли, стали учиться в приюте вместе с трудновоспитуемыми детьми, но там тожебыло плохо, и мы решили вообще улететь с планеты… конечно же – на Иней, самуюпередовую и великую планету, родину госпожи президента…

Тут я немного сбился, потому что не знал, говорить про Лионаили не надо, а уж что делать с Наташкой – вообще было непонятно. Поэтому у меняполучилось так, что мы втроем пробрались на космопорт, нашли оставленный безприсмотра багаж, я забрался в чемодан и меня закрыли, а удалось ли друзьямгде-то спрятаться – я не знаю.

Старушка молчала. Терла дряблую щеку рукой, будто стараласьразгладить морщины. Потом сказала:

– Вот что, мальчик Тиккирей. Сдается мне, что вначале тыговорил правду, а потом начал врать. Ну, не все было вранье, но половина –точно.

– Почему? – возмутился я и поправился: – Почему вы такдумаете?

– Я мальчишек знаю. Сама четверых вырастила, овнуках-правнуках и говорить не стану… Не бывает такого, чтобы мальчишки вдвенадцать лет удрали в лес из дома и целый месяц в дикарей играли.

– Мне почти четырнадцать! – заспорил я.

– Все равно. Врешь ты, и врешь очень неумело. Будтозатвердил наизусть, что станешь говорить.

У меня от страха вспотела спина. Ну и бабка! Что ж ты, дурастарая, делаешь! Не хочу я в тебя стрелять!

– Так что решай, Тиккирей, – продолжала старушка. – Или тычестно рассказываешь, кто такой и почему забрался в багаж, или я зову полицию.Вещи-то ты из чемодана повыбрасывал? Где они? А может, ты малолетний воришка ине зря тебя держали в этом «Ростке»?

– Откуда вы знаете, как он назывался? – спросил я. – Я вампро это не говорил!

Старушка покачала головой:

– А чего тут не знать? Он один на всю планету, про него и потелевидению говорят, и в газетах пишут.

Но у меня отбило всякую охоту говорить правду. Я замоталголовой, встал, отошел на шаг:

– Ничего я вам не стану говорить!

– Тогда я вызываю полицию, – сказала старушка. И достала изкармана комбинезона простенький одноразовый мобильник.

Я даже подумать ничего не успел, только захотел ей помешать– и бич дернулся в рукаве. Нет, он не стал стрелять – со свистом вытянулсядлинной тонкой лентой и пробил насквозь хрупкий телефон, сделанный из прессованногокартона.