– Ничего дела… Нам снизили возраст совершеннолетия. Дочетырнадцати лет.

– То есть льготный пай до четырнадцати снизили? Это значит,что рудники совсем накрываются, – сказал я. – Дохнет Карьер.

Дайка кивнула:

– Зачем ты вернулся, Тики-Тики…

– Забрать тебя и Глеба.

– Куда забрать? – насторожилась Дайка.

– На Авалон. Или на Новый Кувейт. Как хотите. У меня и там,и там друзья, я еще не решил, где буду жить. Лучше на Авалоне, конечно. Хотяхорошие люди везде есть. Люди вообще хорошие, только им надо об этомнапоминать.

– Ты что, наследство получил? – Дайка неуверенно улыбнулась.

– Ну его, такое наследство… Нет. Но два гражданства япробью. А корабль ждет в порту.

Дайка молчала. Я сел, подтянул колени к животу. Сказал:

– Я понимаю. У тебя тут родители и сестренка. Я все понимаю,Дайка. Но я смог договориться только о двух людях. Если ты улетишь, твоимродным будет легче, ты можешь отдать им свой пай. А дальше можно будет что-тоеще придумать.

Она думала. Потом спросила:

– Новый Кувейт – это где был мятеж?

– Да.

– А ты как-то…

– Я расскажу. Только в другой раз. Очень не хочетсявспоминать, Дайка.

Но Дайку волновало другое:

– Правда, что президент Инея могла летать вгиперпространстве без анабиоза?

Ничего себе – как слухи летают! Быстрее света.

– Да, – мысленно извиняясь перед фагами, сказал я. – Она… уних был настоящий гений в генетике. Они разобрались, почему женщины не выносятгиперпереход, и научились с этим бороться. Одного этого бы хватило, чтобы ихвся Империя носила на руках! Эту гадину выбрали бы на любой пост, хоть наимператорский! А они думали только о том, как заморочить людям головы.

Дайка кивнула. Прошептала:

– Значит, я смогу стать пилотом?

– Не знаю. Может быть. А твоя дочь – точно сможет.

– Дурак, – снова сказала Дайка, но без особой убежденности.– Тиккирей, ты меня не разыгрываешь?

– Нет.

– Мне надо поговорить с родителями. Я пойду, Тики-Тики?

– Планшетку не забудь, – сварливо напомнил я. – Вечером язайду… вы там же живете?

– Ага.

Она наклонилась за планшеткой. Миг помедлила и сказала:

– Ты очень изменился, Тикки. Ты вырос.

А потом быстро чмокнула меня в щеку и убежала.

Я глупо улыбнулся, но щеку вытирать не стал.

В том, что я предлагаю Дайке, есть нечестность. У нее здесьродители и сестра. И у Глеба – родители. Но у меня есть право помочь толькодвоим. И я помогу своим друзьям.

Не надо никаких гениев, которые хотят сделать весь мирсчастливым насильно. Надо лишь помогать тем, кто рядом. Тогда лучше станетвсем. Ада Снежинская так и не смогла понять, почему я выбрал сторону Стася, аведь все просто. Пускай Стась тоже говорил о миллионах людей и десятках планет,но он помогал тем, кто рядом и кому он мог помочь. А Снежинская говорила омиллионах, но заботилась только о себе, любимой – во всех обличьях, и вмужских, и в женских.

Хочу быть таким, как мои родители. Мои настоящие родители, ане психованный гений, размноживший свой геном! Хочу быть таким, как Стась. Хочубыть таким, как ребята с «Клязьмы». Хочу дружить с Лионом и Сашкой, помиритьсяс Рози и Роси, ходить в школу и играть в футбол.

А когда вырасту – жениться на Дайке… или все-таки наНаташке?

Может быть, поехать жить на Новый Кувейт? Наташка хочетостаться там, где сейчас ставят памятник ее отважному прадеду – с гордо поднятойголовой несущемуся на врагов. И Дайку я уговорю…

Но сейчас я должен был навестить родителей. И я решил, чтопро Наташку, Дайку и Новый Кувейт подумаю позже.

Я поднялся с каменной плиты, оделся и, подхватив забытуювсе-таки Дайкой планшетку, пошел к Дому Прощаний.

1999–2001 гг.