– Я скажу, как буду спрашивать. Сначала я спрошу тебя итебя по-хорошему, будто мы сидим за столом и разговариваем, как люди. Вы мневсе по-хорошему расскажете.

Он достал из ящика одноразовый шприц и резиновый жгут,положил на стол перед собой.

– Потом я буду отводить вас поодиночке туда, –Хадашев показал в сторону верстака, – и спрашивать вас там. Будет немножкобольно, но если вы мужчины, стерпите. Зато будете говорить мне правду, толькоправду. Если первые ваши собачьи слова сойдутся со вторыми, я быстро перережувам горло, и мучения закончатся. Если хоть раз соврете, будете мучиться долго.А знаете, как это хорошо, когда тебе больно, настолько больно, что хочешьсмерти, но тебе не дают себя убить, – Хадашев закрыл глаза, – и туткто-то дарит тебе смерть – и боль уходит. Как в этот момент тебе хорошо… –Он согнул левую руку в локте и ловко перетянул ее жгутом…

«Кранты, – понял Мазур со всей отчетливостью, никакойблеф не выгорит». Этот героинщик действительно все будет делать так, как толькочто расписал. Только наверняка наврал насчет того, что быстро прекратит ихмучения. Хрена там, войдет в раж, станет догоняться дозами и будет измываться,пока не надоест. А надоесть может не скоро… В такие минуты никак нельзя даватьволю воображению, но что делать если, оно тебя не спрашивает? На миг передМазуром помимо его воли промелькнули картины того, что ждет их со Стробачем всамом ближайшем будущем. И Мазуру стало по-настоящему страшно. До судорог вживоте, до подкатывающей к горлу рвоты. Будь ты хоть на девять десятыхсупермен, но оставшаяся десятая доля все-таки остается человеческой и внеподходящий момент может завопить от ужаса и бессилия…

Только рывок. Только в подходящий момент. И Мазур виделтакой момент. Промедлишь – смерть, начнешь чуть раньше – тоже смерть. Но емунужна помощь Стробача, позарез нужна. Как бы дать ему знать?

«Английский», – вдруг понял Мазур.

Знанием английского, думается, ваххабиты не обременены. Вотличие от Стробача, которого готовили почти по тому же курсу, что и егосамого, разница в профессиональной специфике, но уж никак не в иностранныхязыках. Только… если вдруг сейчас возьмешь и заговоришь со Стробачемпо-английски, вахи всполошатся, дело кончится выбитыми зубами, недоконченнойфразой, а то могут что-то всерьез заподозрить, развести по углам, приковать кжелезной трубе. Надо естественно встроить фразу во что-то…

– Зачем же нас убивать, – заискивающе улыбаясь,заговорил Мазур. И с ненавистью к себе понял, что не пришлось прикладыватьслишком уж больших усилий, дабы голос дрожал от испуга. – За нас выполучите очень большой выкуп. Мы ценные сотрудники своих корпораций. Знаете,про таких, как мы, говорил английский драматург Шекспир… – и дальше Мазурвыдал на чистом английском: – «Когда он кольнется, играй истерику, отвлекидвоих, что сзади. Работаем по команде „Бей“!»

– Что ты несешь, старый дурак! – расхохоталсяАслан. – За кого нас принимаешь?

– Это у него от страха в башке замыкает, –спокойно объяснил Хадашев, зубами затягивая узел жгута. – Я видел многорусских перед смертями. Мало кто хорошо держался. Ползали, лизали сапоги,хныкали, как бабы, а были такие, кто по-настоящему сходил с ума… Жаль, чтомоего брата убил такой слизняк, а не настоящий воин.

– Но почему вы решили, что именно я убил вашегобрата, – снова заговорил Мазур, начиная проделывать с суставаминеобходимые манипуляции, стараясь, чтобы его движения выглядели естественно, какнеловкие конвульсивные телодвижения дрожащего от ужаса человека. Благо спинкастула прикрывала его кисти и наручники от взглядов стоящих за спинойконвоиров. – Да, я был на корабле, я стрелял, но там было много людей, шлаперестрелка и кто кого убил…

– Хватит, старый пес, – бросил Хадашев. –Заткнись, или отрежу твой собачий язык прямо сейчас.

– Языком он нам еще будет много говорить,Руслан, – возразил Аслан, закуривая.

«Вовремя придумал курить, молодец, – про себя похвалилего Мазур. – Долю секунды с сигаретой потеряешь, а это здорово».

– Слушай, а, да! – Хадашев удивленно посмотрел наАслана. – Не подумал. Тогда я отрежу этой русской собаке палец, если онапродолжит тявкать.

– Он даже не тявкает, а скулит, – сказал Аслан.

Хадашев взял со стола шприц, снял с иглы колпачок,примерился…

Стробач вдруг сполз со стула, хлопнулся на колени и наколенях пополз назад, в сторону конвоиров. Бормоча при этом что-то малосвязноеи жалостливое. Что-то в стиле «пожалейте, дома жена, ребенок, мать больная, всесделаю, продам все, за меня заплатят, большие деньги…»

Мазур не вслушивался и не смотрел в сторону Стробача. Онпредельно сосредоточился… Одна за другой запястные кости выходили из суставов,Мазур, как его когда-то учили (а учили его на совесть), гасил несильную боль.

Есть! Правая рука выскользнула из стального захвата, абольше и не надо, пусть браслеты болтаются на левой, после избавимся.

Он быстро поставил кости на место. Вроде никто ничего незаметил. Конвоиры пинками загоняют Стробача обратно на стул, Аслан, посмеиваясьнад трусливой русской собакой, пускает дым, а Хадашев, глядя себе на руку,вгоняет иглу в вену. Лучше момента не будет…

– Бей! – заорал Мазур, вскакивая и подхватываястул.

Тяжелый стул полетел в Аслана, а Мазур рванул вперед, чтотвой спринтер со стартовых колодок. Да нет, спринтер бежал бы медленнее,спринтер, в конце концов, упустит только рекорд, а не жизнь.

Перед броском Мазур прокрутил в голове последовательностьдействий, и теперь мысли были отключены, а тело выполняло заданную программу.

Сгруппировавшись, Мазур взмыл в воздух в расчисленномпрыжке, проехал на животе по столу, свалив на пол блюдо с мясом и одновременновыдернув нож, с которого этот чеченец ел мясо и который потом вогнал встолешницу.

Просчитывая свой бросок, Мазур ставил на то, что Хадашевсхватится не за нож, а за автомат – просто потому что в ситуации, когда нетвремени думать, а работают исключительно рефлексы, человек инстинктивнохватается за более серьезное оружие. Так и вышло.

Руслан схватил автомат, но выстрелить не успел. Мазур ужевыдернул нож из столешницы и всадил его Хадашеву в горло. Тут же выхватил изрук чеченца автомат и повалился спиной на пол.