– Этого расстрела вполне хватило, чтобы твой конкурентстрашно напугался и пошел с тобой на мировую. Конечно, никто никогда и ничегоне докажет, но мы-то с тобой знаем, как оно было. Я уже не говорю обанкротствах предприятий, когда твои орелики-рейдеры с твоего благословения ввыборе средств не церемонились…

– Это называется бездоказательная клевета, – снисходительноулыбнулся Малышевский.

– Ай да брось ты! – Кривицкий махнул рукой. –Не перед присяжными выступаем, как вы сами мне тут весь день талдычите. Не будуя тебе ничего доказывать, больно надо… И ты, Ваня, – он повернулся кБольному, – тоже, конечно, весь в шоколаде, да? А это не ты ли, ИванСергеевич, одно время расчищал себе путь, организуя накаты силовиков на твоихконкурентов? Если мне не изменяет память, с тебя в Москве и началась это волнанаездов друг на друга всевозможных структур – от налоговиков до прокурорских. Ствоей помощью немало народу пересажали и разорили. Иногда это имело печальные идаже, не побоюсь громких слов, – трагические последствия. Например,самоубийство Губерниева…

– Много чего было, Гена, никто и не спорит, –пожал плечами Грузин. – Только ведь – «было». Ты же русский язык лучшеменя знаешь, должен понимать, что такое глагол прошедшего времени. Все впрошедшем, Гена-генацвале! Начальный этап накопления капитала… На этом этапекто работает в белых перчатках, тот не выживает. Потому незамаравшихся нет.Только сейчас другие времена, и правила другие. А ты эти правила нарушил.

– Болтовня, Каха, демагогия. На самом деле, это вопросцены, и не более. Как говорил классик экономических отношений Карл Маркс, задвести процентов прибыли капиталист пожертвует своей матерью. А Маркс как никтодругой глубоко разбирался в теме. Ты бы тоже пошел на что угодно, замаячь передтобой хотя бы те самые двести процентов. А если больше… В общем, мне надоелэтот разговор. Давайте говорить о деле.

– О каком деле? – в недоумении вскинул бровиМалышевский.

– Зачем вы меня сюда приволокли? Чего хотите? Только ненадо втюхивать, что хотите меня убить… Не скрою, сперва я чуть в штаны неналожил. Но у меня было время все взвесить и просчитать. Ну не стали бызасвечивать меня перед посторонними, если бы собирались тупо мочкануть. Хотитесказать, что это не посторонние, а ваши верные люди, которые никогда вас непродадут? Не смешно.. Вы прекрасно знаете, что люди верны лишь до тех пор, покаим не предложат больше, чем даете вы. К тому же, и это важнее всего, вамневыгоден мой уход. Стоит ли напоминать тебе, Каха, с чьими банками работаюттвои грузинские структуры и кто проводит офшорные операции, при помощи которыхгрузинская экономика бесспорно и неуклонно развивается… хотя бы в лице одногоее представителя. И уже не с тобой ли, Сан-Олегыч, мы подписали договор онамерениях по финансированию твоего проекта биотоплива? Это – во-первых. Есть иво-вторых. Во-вторых, вам в любом случае не удастся надежно спрятать все концы.Если я вдруг исчезну, тень подозрения в любом случае падет и на вас. Сейчас яимею в виду Бориса Абрамовича с его подозрительностью, о которой вы прекрасноосведомлены. Все это неизбежно ухудшит ваши отношения с Борисом Абрамовичем, араз так, то и с зарубежными партнерами, для которых Березовский – фигура болееавторитетная, чем вы оба вместе взятые. К тому же слушок о вас и о нехорошихстранностях пойдет кругами по воде, пострадает ваша репутация, а вы ведь обастремитесь войти на равных в европейскую деловую элиту. А с такими пятнами намундирах вы войдете только не скажу куда… Ну что, кажется, я привел достаточноаргументов, чтобы прийти к выводу: я вам нужен живой. Отсюда вытекает вопрос –так зачем же вы приволокли меня сюда?

– Ты очень умный, да! – сказал Грузин, вставаяиз-за стола и подходя к Кривицкому. – А если Березовский дал добро на твоеустранение, а?

– Врешь. Блефуешь. Как с Говоровым.

– Да ну?! – воскликнул Грузин. – Ты ж за егоспиной чуть было не поссорил его – и Малышевского! Думаешь, он тебя за такое поголовке должен погладить?!

И неожиданно ударил Крепыша в лицо. Удар был проведеннеумело, но внушительный вес грузина сыграл свою роль.

Кривицкий повалился в траву вместе со стулом, КахаГеоргиевич навис над ним. Спросил сквозь зубы:

– А если все же твое списание одобрено? Подумал обэтом?

– Не может быть, – быстро проговорил Крепыш, неделая попыток подняться, и сплюнул. Слюна была красной. – На меня слишкоммного всего завязано. Даже в наших с вами отношениях. А для Бориса я незаменим.

– Это ты так думаешь, – презрительно сказалБольной. – Дурилка…

– А если Борис Абрамович согласился понести некоторыеубытки? – Малышевский тоже встал, подошел к Грузину, склонился надКривицким, заложив руки за спину. – После долгих консультаций с нами? И мытоже согласились понести некоторые убытки. А после вместе с Березовскимдоговорились, как те убытки минимизировать. Остальных в расчет можно непринимать, потому как остальные никогда не узнают, куда ты вдруг подевался, иникогда не свяжут нас с твоим исчезновением.

Малышевский запустил руку назад, под рубашку (мелькнуларыжеватая кобура) достал блеснувший на солнце браунинг (Мазур с Тимошемрефлекторно напряглись), и направил ствол на Кривицкого.

– Что глазенками лупаешь? – спросил Грузин, с осуждениемглядя на Крепыша. – Думаешь, шутки продолжаются?

– Тебя, Гена, – следует заметить, что Малышевскийдержал пистолет весьма умело, – наверное, расслабило и успокоило то, чтомы с тобой так долго лясы точили. Подробно все излагали, в красках расписывали,беседовали, как с человеком. Вместо того, чтобы сразу пристрелить, как суку.Просто, Геночка, мы не хотели уж совсем скатываться к началу девяностых. Мы,как ты верно заметил, хотим войти в Европу, стать своими, фраки со смокингаминосим, а не спортивные костюмы и не малиновые пинжаки. Поэтому и устроили тебепикничок, а не разборку – без паяльников и утюгов обошлись. Правда, и безадвокатов с присяжными заседателями… Ну да ладно, толку от них для тебя всеравно бы немного было, перед нами они бы тебя не оправдали. Ведь в душе мывсе-таки азиаты, такими и умрем. А ты умрешь первым из нас.

– Это, кажется, называется на понт брать? –Кривицкий сел, провел рукой по губам, посмотрел на окровавленную ладонь и вытерее о траву.

– Ты так думаешь? – спросил Малышевский. Ивыстрелил.

Пуля вошла в землю рядом с Кривицким.

– Ну что, кто-то услышит, да?! – вдруг закричалАлександр Олегович. – Прибежит спасать? Хрена-с-два! Знаешь, сколькоотсюда до ближайшего жилья?.. Мне мараться не по чину, Гена, – я душенькуотвел, и хватит. А тебя завалит он.