пьющий отец, который регулярно избивал всех членов семьи. Он держал их в страхе, но при этом уверял, что в других семьях ситуация не лучше, а то и вовсе хуже. И члены семьи свято верили его словам, пусть и проблески сомнения иногда посещали их головы.

Как-то раз, когда Эдвард играл в песочнице, к нему подошёл маньяк-психопат и уже чуть было не схватил его и не убежал с ним. Но, к счастью, неподалёку стоял отец Эдварда. Отец это увидел, быстро помчался к ним и вырвал Эдварда из рук маньяка. А маньяку, в свою очередь, знатно навалял и отдал его в руки полиции. Фактически, отец Эдварда спас Эдварду жизнь. За это Эдвард был бесконечно благодарен своему отцу, несмотря на то, что отец так же продолжал всех избивать в кругу семьи. Ещё при жизни отца Эдвард соорудил в честь него памятник, и каждый год отмечает день своего спасения. «Почему же ты так восхваляешь своего отца? Он же терроризировал вашу семью», — спрашивали Эдварда его друзья, когда он сам уже был в среднем возрасте. «Кто знает, — с блаженным лицом отвечал Эдвард. — Быть может, если бы мой отец был тряпкой и не держал нас в ежовых рукавицах, мы бы вообще распались как семья. Быть может, нам и вовсе повезло, что у нашей семьи был такой харизматичный лидер, как наш отец».

* * *

Странствие

Глава 1. Песок

Уже третий день я шёл по этой чёртовой пустыне. Запасы воды были на исходе, но надо было продолжать идти. Просто так умереть я не хотел — уж больно это всё глупо бы выглядело. Да и кто я такой, чтобы вот так просто умереть в столь молодом возрасте? Я, между прочим, ещё пожить хочу, как нормальный человек. Вкусить те чувства, те эмоции, которые испытывает обычный житель этой планеты. Но тогда всплывает вопрос: а обычный ли я человек? Этим вопросом я задавался уже много-много лет. Моё сердце шептало: «нет», но разум настоятельно твердил: «да».

Солнце продолжало испепелять всё живое. И только лишь камням было хорошо — у них отсутствовала нервная система, поэтому они спокойно продолжали лежать на потресканой земле в полной умиротворённости. На какое-то мгновение мне захотелось стать камнем, но в ту же секунду я передумал — камень не может ни поговорить ни с кем, ни увидеть ничего красивого, ни услышать ничего прекрасного. Нет, быть камнем — явно не мое.

Хоть я и был жадно занят этими бредовыми мыслями, ноги продолжали делать свою работу — «левой, правой, левой, правой». И это меня радовало. Повезло мне, что мой мозг мог одновременно посылать ногам команду идти и в то же время мило беседовать со мной о всяком. Я был благодарен ему за это.

Капля холодного пота пробежалась по моему лбу и с грохотом упала на песок. Я успел заметить, как то место на песке, куда упала капля, на какое-то время увлажнилось, потемнело, однако за считанные секунды снова стало сухим. Настолько быстро испарилась влага, что, несомненно, говорило о высокой температуре воздуха.

С собой я взял лишь компас, воду и еду, что хранил у себя в рюкзаке за спиной. К сожалению, на тот момент вся еда уже закончилась, а воды оставалось катастрофически мало. Я успел уже тысячу раз проклясть себя, что не взял больше сухарей, ведь в рюкзаке ещё было достаточно места. Однако ещё ни разу я не проклял себя за то, что вообще ушёл из деревни. Настолько моя жизнь в ней была опустошённой и безвыходной.

Медный компас, что лежал в боковом кармане рюкзака, был подарен мне папой, когда мне было 10 лет. Я чётко помнил тот день. Это была холодная зима. Мы с папой, как всегда, играли в гомоку, мама сидела где-то дома и читала книгу. Анты, моей сестрёнки, дома не было, не помню почему. Именно в тот день я впервые победил отца в гомоку. Я помню то чувство полного внутреннего удовлетворения, тот незабываемый вкус победы, вкус доказательства умственного превосходства собственного интеллекта над другим интеллектом. Это был один из тех редких случаев, когда от результата партии, в которой кто-то проиграл, были довольны обе стороны. Я помню, как отец вместе со мной радовался за меня, ведь проиграв мне, он, можно сказать, победил самого себя, ведь я — это его продолжение, потому что он воспитал меня. Я видел у себя в сознании мутные фрагменты из памяти, когда, чуток пообсуждав со мной ту партию, отец задумался и ушёл к себе в комнату, а когда вернулся — уже держал в руке красивый блестящий медный компас. Он мне его вручил и сказал: «Сын, я тобой горжусь. Я вижу, как ты с каждым днём становишься всё более смышлёным и сообразительным. Держи, пусть этот компас поможет тебе легче ориентироваться в жизни».

«Левой, правой, левой, правой». Ноги продолжали покорно совершать монотонные движения в сторону запада, в то время мозг уже засыпал. Я думал, можно ли чуток вздремнуть, при этом продолжая идти? Скорее нет. А жаль. Ещё раз делать остановку было стыдно. Я же не слабак, в конце концов! Надо продолжать идти.

Мой взгляд не поднимался выше точки на земле в шаге от меня уже больше десяти минут. Он тоже отдыхал вместе с мыслями. Но иногда все же нужно было поднимать глаза, чтобы осмотреться — не дошёл ли я до какой-нибудь деревни, или вообще людей. Нет — пока ничего, та же самая картина — сухая, бесконечная пустыня.

Я вдруг обернулся назад. Передо мной открылся весьма живописный вид: жёлтая пустыня, что простиралась на далёкие километры, где-то в дали упиралась в конгломерат высоких красивых гор тёмно-серого цвета. Их кончики были белыми от снега. У их подножий были видны места зеленоватого оттенка. Где-то там росла трава. Где-то там текли бурные ручьи, паслись коровы и бараны. Где-то там жили люди, как ни в чём не бывало. Кто-то плакал, кто-то смеялся, кто-то готовил обед, кто-то играл в футбол. Моя деревня продолжала жить своей жизнью… без меня.

«И зачем я ушёл? К чему весь этот цирк? Никакой рациональности, никакой веской причины. Это всего-навсего желание привлечь к себе внимание». Эти мысли всё сильнее и сильнее стучались в дверь моего разума. Но гордость тоже не сидела сложа руки — она поставила тяжеленный шкаф прямо к двери с внутренней стороны и всем своим весом прижалась к шкафу. Она явно