Ирис едва не завизжала от восторга, но тотчас в испуге зажала ладонью рот. Как бы никто не услышал! Она уже свыклась с мыслью, что дар надо скрывать, и потому осторожничала даже дома.

— Значит, я должна посеять эту траву? — воодушевилась она.

— Совершенно верно, джаным. И вырастить.

— А что при этом надо делать? Я хочу сказать… нужны ли какие-то заклинания? Жесты? Призывы?

— Не знаю, — просто ответил табиб. — О феях пишут так мало, что при изучении твоей магии нам придётся идти наощупь, мелкими шажками. Но один такой шаг мы уже сделали: доказали уникальность твоей крови. Гангрена побеждена! Пора переходить к следующему этапу.

Ирис развязала тесёмку и высыпала на ладонь щепотку сухих семечек, формой напоминающих семена одуванчиков, только раза в два крупнее. К одному даже присохла белая пушинка.

Аслан-бей продолжил:

— Одно могу предположить: ты должна всем сердцем захотеть, чтобы арника проросла и выгнала цветы. Но, дорогое мое дитя, если у тебя не получится с первого раза — не отчаивайся; ведь я вылечу нашего друга и без этой травы, просто выздоровление будет проходить чуть медленнее. Считай, что мы ставим опыт.

…Но ни на второй, ни на третий день семена даже не проклюнулись. Ирис готова была расплакаться.

— Что я делаю не так, эфенди?

Тот лишь покачал головой.

— Не огорчай меня, джаным. — И добавил то, чего девушка, окончательно упавшая духом, никак не ожидала: — Ты слишком добросовестно отнеслась к моей просьбе. Усердие — это тоже своего рода магия, но когда его слишком много — оно может заглушить ростки не только растения, но и крошечного дара. Разве я говорил: «Джаным, ты непременно должна добиться, чтобы арника зацвела», или: «Если ты не справишься — произойдёт нечто ужасное»? Вспомни: я лишь сказал тебе попытаться, попробовать!

Ирис невольно покраснела. А ведь и впрямь… Это она, всей душой желая помочь и эфенди, и Августу Бомарше, старалась изо всех сил, пыжилась, нашёптывая горшочку с семенами ласковые, а порой и сердитые слова, заранее трусила, что ничего не выйдет… И, должно быть, перестаралась.

Эфенди взял её за руку.

— Зато теперь ты знаешь, как не надо делать. Разверни-ка ладони… Да, вот так.

Он возложил свои ладони на её.

— Прислушайся. Что ты чувствуешь?

Ирис вдруг прыснула.

— Мурашки, — сказала неуверенно. — Или словно иголками покалывает… Щекотно и тепло.

— Раньше с тобой случалось подобное? Не торопись с ответом, припомни. Такое ощущение могло возникнуть в любой части тела, не обязательно в ладонях.

— Ой… да, — после паузы неуверенно отозвалась девушка. И покраснела вновь. — Если только это и впрямь оно…

— Смелей, джаным!

Ирис потупилась.

— В пятках, — прошептала чуть слышно. — После танцев, особенно если…

— Ну-ну?

— Танцуется так хорошо… Не из-за того, что всё получается, а как-то всё само собой. — Она смутилась. Не хватало слов для передачи ощущений. — Когда однажды танцевала в саду, в Серале, и однажды — здесь… Будто растворяешься в этом мире, и слышишь каждое деревце, каждый куст, и даже щебечешь вместе с птицами на их языке, и порхаешь со стрекозами, и будто рассыпана во всём этом. Капли росы — это я, трава — тоже я…

— Вот-вот. Ты ощущала слияние с миром?

— Да, эфенди. — Выдохнув, Ирис открыла глаза. Она и не заметила, что, оказывается, зажмурилась, в воображении перенёсшись на несколько минут на солнечную поляну рядом с их садовым прудом, где вновь было лето, и стрижи сновали низко над водой, перехватывая мошек. Перед мысленным взором всё ещё плясали солнечные блики на воде, подёрнутой кое-где ряской.

Аслан-бей с улыбкой указал ей взглядом на заветный горшочек с землёй.

— Посмотри, джаным.

Она ахнула.

Вспучивая землю, из-под катышков дёрна, из-под сухих травинок и крупных песчинок пробивались к свету крошечные бледно-зелёные ростки, некоторые с крылышками семядолек на загнутых макушках, некоторые острыми пиками. Они упорно рвались вверх, толстели, жадно осушая воду, которой, спохватившись, Ирис бросилась их поливать, благо, что небольшая леечка дежурила тут же, неподалёку… Не веря своим глазам, она запустила пальцы в уже густую щётку зелени.

— Не может быть! Эфенди, признайтесь, это вы сделали? Чтобы я не огорчалась?

— Это ты, дитя моё. Ты — и никто другой. Я лишь немного подтолкнул твою магию. Приходится иногда так поступать: когда человек учится ходить, держится на ногах уверенно, а сделать шаг не решится — вот тогда его надо чуть потянуть вперёд. За собой.

Вслед за Ирис он осторожно пригладил растущие стебли, уже расщепляющиеся на травянистые стволы и ланцетные листья.

— Тш-ш… Джаным, уйми-ка своего Зелёного человечка… — Заметив недоумевающий взгляд, пояснил: — Так в северных странах называют существ-фейри, повелевающих растениями. Но ты сама себе такой человечек, и сейчас твоя задача — не надорваться. Если хочешь — подуй на свои руки, остуди их мысленно, чтобы магия свернулась и отдохнула. Хватит на первый раз.

— У меня получилось, — завороженно прошептала Ирис.

— Да, дитя моё, да. Но мне придётся сказать Магомеду, что эта поросль — моя работа. И ты понимаешь, почему…Ты не утомилась? Голова не кружится? Жара нет?

— Нет. Пожалуй, холод. — Ирис поёжилась. — Руки зябнут.

— Запомни ощущение: для тебя это первый сигнал, что энергия истощается, и, чтобы не выжечь магию, нужно остановить её ток. Непременно запомни… А теперь — иди, отдыхай до вечера. Пусть Мэг напоит тебя горячим чаем, непременно с каштановым мёдом. Вечером мы продолжим наш урок.

…На третий день арника покрылась бутонами.

На пятый — крупными жёлтыми цветками, чем-то похожими на одуванчики, но с толстыми сердцевинами.

На шестой, проведя осмотр Бомарше, довольный табиб забрал горшочек с цветущей арникой в лабораторию. Соцветья предстояло срезать, чуть подсушить, потому что полезные вещества при этом ферментировались и выделяли особый сок, как раз и придающий настою его необыкновенные свойства… И уже назавтра Аслан-бей торжественно вручил юной супруге баночку, полную душистой, горьковато пахнущей мази.

— Её надо втирать в швы на культе дважды в сутки. И если этим будешь заниматься ты, джаным — выздоровление нашего друга пойдёт куда быстрее. Знаешь, почему?

Ирис потянулась к баночке. Вдохнула медово-травяной запах.

— Почему? — спросила завороженно. И вдруг догадалась: — Мне надо будет… думать так же, да? Как над семенами?

Эфенди довольно улыбнулся.

— «Думать так же». Ты схватываешь всё на лету, дитя моё, и в двух словах всё объяснила сама. Совершенно верно, попробуй при втирании мази вызывать у себя то же ощущение, что способствовало росту семян, но, — он предостерегающе погрозил пальцем: — Помни: недолго. Осторожно. Мы не знаем, откликнутся ли сразу ткани костей и сухожилий, мышц и сосудов, но если это случится — им самим будет непривычно расти; не надо их торопить, иначе они спрячутся и затихнут, как семена арники, растревоженные чересчур энергичным призывом. Ты поняла?