— Мы должны их подтолкнуть, эфенди, да? Потянуть за собой, но совсем тихонько, чтобы случайно не навредить и не напугать… Ой, значит, я могу снова приходить к Августу?

Табиб бережно поцеловал её в лоб.

— А я-то удивлялся: почему ты перестала его навещать? Что это ты себе придумала, дитя моё? Август — наш дорогой гость, и я разрешил ему в виде особого расположения и доверия общаться с тобой; а тебе — разрешаю появляться перед ним с открытым лицом. Пойдём же к нему, он искренне огорчён твоим отсутствием. А ведь я прописал ему только добрые мысли!

Навещать Августа было сплошным удовольствием.

Рядом с ним Ирис чувствовала себя так же свободно, как с Нергиз и Марджиной, и могла, пожалуй, говорить обо всём, на любые темы, как с эфенди. К тому же, едва окрепнув, галл принялся болтать неудержимо, признаваясь, что, хоть обычно не словоохотлив, но так намолчался за несколько месяцев, что теперь никак не может наговориться, да ещё на родном языке. Он оказался прекрасным учителем: поправлял спотыкающийся франкский Ирис, подсказывал, объяснял правила грамматики, и настаивал, чтобы его прекрасная сиделка осваивала не только разговорную речь, но и чтение с письмом. Охотнее всего он затевал беседы о далёкой родине, о семье, о новорожденной дочери, которую, хоть ещё и не видел, но уже любил безумно…

Известие о маленькой Урсуле, равно как и о том, с каким нетерпением её братишки и матушка ждут горячо любимого отца, первым принёс не кто иной, как пожилой османец, что появился в доме табиба несколько дней назад и, не успев переступить порог гостевых покоев, воззвал: «О, сын мой! Дай узреть тебя, наконец, целым и невредимым!» «Отец!» — проморгавшись от удивления, подал голос Огюст. «Вы здесь? Что случилось? Неужто с Фатимой… несчастье?» «Ты у нас случился, бесценный зять мой, ты! А с нашей дорогой Фатимой всё хорошо, благодарение Аллаху, он вновь сделал тебя отцом, на сей раз — прелестной дочери…»

Бомарше побледнел и даже прикрыл лицо здоровой ладонью — от запоздалого волнения за супругу, о которой вспомнил при одном взгляде на тестя, от целого вороха новых прозрений, нахлынувших вслед за первым…

И опять растроганные старые девы-служанки изнемогали от любопытства, поблёскивая влажными от непрошенных слёз очами и не смея лишний раз заглянуть на мужскую половину, а старый управляющий, чувствуя себя важной птицей и главным хранилищем новостей, время от времени заглядывал в кухню, чтобы поделиться известиями и сорвать положенную долю благодарностей и вздохов от женщин, трепещущих в муках неведения… Разумеется, Али взял на себя обустройство нового гостя, ибо, хоть почтенный Суммир ибн Халлах и являлся уроженце Константинополя, и владел когда-то собственным домом, но, покуда пребывал в опале, лишился оного, как и лавок, сгоревших как-то в одном из пожаров, которые иногда случались в жаркие лета. О потере столичной торговли почтенный купец не сожалел: как ушло, так и наживётся, тем более, что в далёкой Галлии, да и в Амстердаме, и в Гааге, с даже в Чайне с Индией у него давно уже были налажены связи… а вот об отчем доме сокрушался. Впрочем, приобрести достойное жильё оставалось вопросом времени, но сейчас — Аслан-бей и слышать не хотел, чтобы гость искал приют где-то ещё.

Зять и тесть беседовали долго и задушевно, забыв об окружающих, пока, наконец, Аслан-бей, заметив, что выздоравливающий изнемогает, не прервал их разговор и не увлёк гостя сперва обедать, а затем — в святая святых, в библиотеку. Там оба почтенных мужа засиделись чуть ли не до полуночи, и тут уж пришлось вмешаться Ирис, и нежно попенять супругу за небрежение к собственному здоровью, а затем настойчиво выпроводить обоих на отдых. Поручив Суммира заботам Али, юная жена не угомонилась, пока не сопроводила лекаря в опочивальню.

— Знаешь ли ты, кто у нас гостит, джаным? — окликнул её эфенди, посмеиваясь, когда та, помогая улечься, заботливо подтыкала ему, словно младенцу, одеяло.

— Господин Суммир, бывший глава торговой гильдии, — отвечала умница Ирис. — Теперь, наверное, настоящий глава, потому что, говорят, сам султан разрешил ему вернуться и принять дела, вот как! Но это не повод вам нарушать распорядок дня, эфенди. Вы же сами потом жалуетесь, что после бессонных ночей встаёте разбитый.

— Полно ворчать, прекрасное дитя моё. Не каждый день появляются в нашем доме такие люди! Ах, да ты всего не знаешь… — Он улыбнулся, с благодарностью принял чашку любимого ромашкового чая. — Скажи-ка: помнишь ли ты героя своих любимых сказок многомудрой Шахерезады, путешественника Синдбада,? А ведь он — не выдумка, он жил на самом деле, и объездил полмира, посетил множество стран и навидался таких чудес! Но ещё больше развеял слухов и заблуждений. Некоторым невеждам от науки трудно признать, что, вопреки устоявшимся слухам, в далёкой Тартарии нет песьеглавцев, а в пустынях Египта — одноногих гигантов, которые, укладываясь спать, якобы ступнёй загораживаются от солнца… Сегодня нас осчастливил визитом потомок нескольких поколений Синдбадов-мореходов и купцов, и теперь в моей летописи встреч с интереснейшими людьми добавится новая страница. Как это прекрасно, джаным!

И, уже прикрыв глаза, добавил с печалью:

— И как коротка жизнь! Столько не увидено и не сделано…

— Да что вы, эфенди! — всполошилась Ирис, испуганно вглядываясь в лицо супруга. При каждой его подобной оговорке она впадала в панику. Но старый лекарь успокаивающе погладил её по руке.

— Не пугайся, джаным. Помнишь, я говорил, и не раз, что одно твоё присутствие вливает в меня свежие силы? Я ещё продержусь на этой грешной земле несколько лет. Мой отец прожил до ста двадцати; надеюсь, я перешагну этот рубеж. Дети ведь должны хоть немного опережать родителей? — Он вздохнул. — Дети… Не верится, что когда-то и я был ребёнком.

Слабая улыбка вновь озарила его лицо.

— Хорошо, что Али Мустафа наконец женится. Я надеюсь успеть познакомиться с новыми внучатыми племянниками… Или всё же — правнуками? Очень надеюсь. Увидеть хотя бы одного, благословить перед тем, как покину сей мир, сделать прощальный дар… Ведь придёт час, когда магия станет мне не нужна, а с кем же делиться, как не с самыми родными? С тобой — и теми, кто родится у Мустафы и прекрасной Айлин.

— Не надо об этом, эфенди! — взмолилась Ирис со слезами на глазах. — Ох, я не про детишек, а про то, что… Дай-то Всевышний, вы проживёте ещё много лет!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍