Новый сержант не может вымолвить ни слова, до того пораженуслышанным.

— Я думаю, тебе следует с ними поговорить, — продолжаетКерт.

— Поговорить. — Сержант вроде бы пытается понять, что сиеозначает. — Поговорить с ними.

— Вот-вот. — Керт надевает шляпу, они всегда называли еебольшой шляпой, штрипками назад, как положено в теплую погоду, вновь обращаетсяк давнему другу:

— Можешь ты сказать, что он никогда с тобой не говорил,Сэнди ?

Новый сержант раскрывает рот, чтобы ответить: «Разумеется,нет», — но Керт не отрывает от него взгляда и глаза его серьезны. В итогесержант предпочитает промолчать.

— Не можешь. Потому что он говорит. С тобой, со мной, совсеми нами. Громче всего он говорил с Хадди в день, когда появилсярозововолосый монстр, но мы слышим его, даже когда он шепчет. Не так ли? И онговорит постоянно. Даже когда спит. Поэтому так важно его не слушать.

Керт встает.

— Просто наблюдать. Вот наша работа, теперь я точно этознаю. Если ему придется достаточно долго дышать через клапан, или черезсоломинку, как ни назови, рано или поздно оно задохнется. Загнется. Отключится.Может, оно особо и не возражает. Может, оно более или менее уже готово умеретьво сне. Если, конечно, никто его не потревожит. И сие означает, что мы должныдержаться от него на расстоянии, чтобы оно не заглотило никого из нас. Иконечно, мы должны оставить его в покое.

Он поворачивается, последние секунды его жизни бегут быстро,как песок сквозь пальцы, но они оба этого не знают; собирается уйти, но вновьсмотрит на своего друга. На службу они пришли порознь, но проработали бок о бокне один год и оба стали патрульными до мозга костей. Однажды, выпив, старыйсержант сказал, что сотрудники правоохранительных органов — хорошие люди,нашедшие себе плохое занятие.

— Сэнди.

Сэнди вопросительно вскидывает на него глаза.

— Мой сын в этом году играет за «Легион», я тебе говорил?

— Не больше двадцати раз.

— У тренера маленький мальчик, годика три, не больше. Икак-то на прошлой неделе, приехав за Недом, я увидел, как он, опустившись наколено, бросает мальчишке мяч. И снова влюбился в своего сына, Сэнди. Испыталту же любовь, как и много лет назад, когда впервые взял его на руки,завернутого в одеяльце. Забавно, правда?

Сэнди не находит в этом ничего забавного. Он думает: этоглавное, что должно быть в мужчине.

— Тренер раздал им форму, Нед надел свою, стоял на одномколене, бросал мяч малышу и, клянусь, никогда в жизни я не видел ничего болеепрекрасного. А потом он говорит…

В гараже полыхнуло, совсем слабо, чуть подсветив окна.Вспышка сменилось темнотой.., еще одной вспышкой.., темнотой.., которую уженичто не нарушило.

— Все закончилось? — спросил Хадди и сам же ответил:

— Да, думаю, что да.

Нед проигнорировал его слова.

— Что? — спросил он меня. — Что он потом сказал?

— То, что говорит любой мужчина, у которого дома все хорошо,— ответил я. — Сказал, что он — счастливый человек.

Стефф ушла в коммуникационный центр, к микрофону икомпьютеру, но остальные остались. Нед, однако, никого не замечал. Его опухшиепокрасневшие глаза не отрывались от меня.

— Он сказал что-то еще?

— Сказал, что на прошлой неделе ты сделал две круговыепробежки в игре с «Роксбургскими железнодорожниками» и помахал ему рукой послевторой, когда пошел на третью. Ему это понравилось, рассказывал он, смеясь.Сказал, что в свой самый неудачный день ты видишь мяч лучше, чем он — в свойсамый удачный. Также сказал, что ты должен уделить больше внимания мячам,брошенным низом, если ты хочешь добиться успехов в игре.

Юноша уставился себе под ноги, плечи его затряслись.

Мы, конечно, отвернулись, дав ему возможность побыть наединес собой. Наконец услышали его голос:

— Он говорил мне, никогда не сдавайся, а с этим автомобилемименно так и поступил. С этим гребаным «бьюиком». Сдался.

— Он сделал выбор. В этом вся разница.

Нед посидел, обдумывая мои слова, потом кивнул:

— Пожалуй.

— На этот раз мне действительно пора домой, — подал голосАрки. Но прежде чем уйти, сильно удивил меня: наклонился и поцеловал припухшующеку Неда. Такая нежность с его стороны меня просто потрясла. — Спокойной ночи,парень.

— Спокойной ночи, Арки.

Мы наблюдали, как он отъезжает, потом Хадди сказал:

— Я отвезу Неда домой в его «шеви». Кто поедет за мной,чтобы привезти обратно?

— Я, — ответил Эдди. — Только подожду в машине.

Если Мишель Уилкокс взорвется, я хочу остаться в безопаснойзоне.

— Все будет в порядке, — пообещал ему Нед. — Я скажу, чтоувидел на полке баллончик, взял посмотреть, что в нем, и случайно прыснул влицо «мейсом».

Идея мне понравилась. Она обладала важным достоинством —простотой. Точно такую отговорку придумал бы и его отец.

Нед вздохнул.

— Завтра утром я буду сидеть не в коммуникационном центре, ав кабинете окулиста в Стэтлер-Виллидж.

— От тебя не убудет, — ответила Ширли и тоже поцеловала его,в уголок рта. — Спокойной ночи, мальчики. На этот раз все уезжают и никто невозвращается.

— Аминь, — улыбнулся Хадди, и мы проводили ее взглядами. И вее сорок пять посмотреть было на что. Особенно сзади и в движении. Даже прилунном свете (именно при лунном свете).

Она села за руль, проехала мимо, мигнув фарами, и намосталось смотреть только на задние огни.

Гараж Б окутала темнота. Никаких задних огней. И никакихфейерверков. В этот вечер все закончилось, а когда-нибудь закончится навсегда.Но не сегодня. Я по-прежнему ощущал, как что-то пульсирует в голове, оченьмедленно, сонно, какой-то шепот, который мог обернуться словами, если тебе тогохотелось.

Что же я увидел?

Что увидел, когда держал мальчишку в руках, предварительноослепив его спреем?

— Поедешь с нами, Сэнди? — спросил Хадди.

— Нет, пожалуй, что нет. Посижу немного, потом поеду домой.Если возникнут проблемы с Мишель, пусть она позвонит мне. Сюда или домой, безразницы.