— Мы тебя пересидим, — сказал я почти как «бьюику». — Намэто по силам.

Он спокойно стоял на широких, с белыми боковинами колесах, аглубоко в голове пропульсировало: «Возможно».

…а может, и нет.

Некрологи обычно сдержанные, не так ли? Рубашка всегдааккуратно заткнута за пояс, юбка одернута ниже колен. «Безвременная внезапнаякончина». За этим может скрываться все что угодно, от инфаркта во времяфутбольного матча до удара ножом грабителя в собственной спальне. Да и невсегда хочется знать причину смерти, особенно если умирает кто-то из своих, ноузнаешь, деваться некуда. Потому что в большинстве случаев мы приезжаемпервыми, с включенными «мигалками» и потрескивающими рациями на ремне, которыеиздают звуки, кажущиеся Джону Кью чистой белибердой. Для большинства людей,умирающих внезапно, мы — первые, кого не могут увидеть их глаза.

Когда Тони Скундист сказал нам, что собирается на пенсию, я,помнится, подумал: «Хорошо, он уже засиделся в своем кресле. И соображает нетак быстро, как хотелось бы», Теперь, в 2006 году, уже я готовлюсь к выходу напенсию,. и, должно быть, кое-кто из молодых думает, что я засиделся и соображаюне так быстро, как им бы хотелось. Но по большому счету, знаете ли, я чувствуюсебя таким же, как и прежде, энергия из меня так и прет, я готов работать хотьпо две смены каждый день. Очень часто, увидев в зеркале, что седых волос ужебольше, чем черных, и от лба линия волос значительно отступила, я думаю, чтоэто ошибка, канцелярская опечатка, которая будет обязательно исправлена, попавна глаза компетентному специалисту. Невозможно, думаю я, чтобы человек,чувствующий себя на двадцать пять, выглядел на пятьдесят пять. Но потомвыпадает череда плохих дней, и я понимаю, что никакой ошибки нет, просто времясначала бежало, потом перешло на шаг, а теперь еле тащится, волоча ноги. Но былли в моей жизни миг еще худший, чем когда я увидел Неда за рулем «бьюикароудмастера 8»?

Да. Один.

* * *

Ширли сидела за диспетчерским пультом, когда поступилосообщение об аварии на шоссе 32, неподалеку от пересечения с Гумбольдт-роуд.Другими словами, рядом с тем местом, где раньше стояла автозаправочная станция«Дженни». Лицо Ширли посерело, когда она подошла к моему кабинету и стала уоткрытой двери.

— В чем дело? — спросил я. — Что с тобой?

— Сэнди.., человек, который позвонил, сказал, что разбилсястарый «шевроле», красно-белый. Он говорит, что водитель мертв. — Она шумносглотнула слюну. — Его смяло в лепешку. Так он сказал.

На эти слова я особого внимания не обратил, хотя потомпришлось, когда приехал на место аварии, чтобы посмотреть на труп. На него.

— "Шевроле".., какой модели?

— Я не спросила, Сэнди. Не смогла. — В ее глазах стоялислезы. — Не решилась. Но как много красно-белых старых «шевроле» в округеСтэтлер?

Я выехал на место аварии с Филом Кандлтоном, моля Бога,чтобы разбившийся «шеви» занесло в наш округ из Малибу или Бискайна, только быэто не был «белэр» с номерным знаком «MY 57». Но Бог не услышал мои молитвы.

— Черт, — вырвалось у Фила.

Он врезался в высокий бетонный бордюр моста, переброшенногочерез Редферн-стрим менее чем в пяти минутах ходьбы от того места, где впервыепоявился «бьюик» и где погиб Кертис. В «белэре» были ремни безопасности, новодитель своим не воспользовался. Не осталось на асфальте и следов заноса.

— Матерь Божья, — пробурчал Фил. — Напрасно он так.

Конечно, напрасно, поскольку о случайности речь идти немогла. Но в некрологе, где рубашка аккуратно затыкается за пояс, а юбкаодергивается ниже колена, появились лишь слова о внезапной, безвременнойкончине. И это правда. Безусловно.

К этому времени уже начали подтягиваться зеваки. Проезжающиеавтомобили сбавляли ход, водители хотели посмотреть, что это лежит на узкойпешеходной дорожке. Думаю, какой-то мерзавец даже сфотографировал труп. Мнехотелось побежать следом, догнать, отобрать фотоаппарат и засунуть ему вглотку.

— Поставь знаки объезда, — приказа я Филу. — Ты и Карл.Пусть едут по Каунти-роуд. Я его чем-нибудь прикрою. Господи, его же просторазмазало по асфальту! Господи! И кто скажет его матери?

Фил даже не посмотрел на меня. Мы оба знали, кому придетсяговорить с его матерью. В тот же день, чуть позже, я выполнил эту ужаснуюмиссию, которая входит в обязанности сидящего в высоком кресле. Вечеромотправился в «Кантри уэй» с Ширли, Ладди, Филом и Джорджем Станковски. Не знаю,как они, а я в тот вечер крепко набрался.

И из всего вечера в памяти сохранились только два эпизода.Первый — мои попытки объяснить Ширли, какие необычные стояли в «Кантри уэй»музыкальные мини-автоматы и какие странные вкусы были у первого хозяинаресторана: песни, подобранные им, давно забыты, их не крутили дажерадиостанции, специализирующиеся на ретро. Кажется, она меня не поняла.

Второй — как я пошел в туалет, чтобы проблеваться.

Потом, плесканув в лицо холодной водой, я взглянул на своеотражение в зеркале. И полностью осознал, что глянувшее на меня состарившеесялицо — никакая не ошибка.

Ошибка состояла в том, что я верил, будто двадцатипятилетниймужчина, вроде бы живший в моем мозгу, — настоящий.

Я вспомнил, как Хадди крикнул: «Сэнди, хватай меня за руку»,— а потом мы оба, Нед и я, спасенные, повалились на асфальт вместе состальными. Думая об этом, я заплакал.

Внезапная безвременная кончина — это дерьмо для «Кантриамерикан», но копы знают правду. Мы убираем человечину и всегда знаем правду.

* * *

Естественно, все патрульные, свободные от службы, пошли напохороны. Когда гроб опустили в могилу и засыпали землей; Джордж Станковскиповез его мать и обеих сестер домой, а я вернулся на базу с Ширли. Спросил,пойдет ли она на поминки, но она покачала головой.

— Я их терпеть не могу.

Поэтому мы выкурили по сигарете на скамье для курильщиков,наблюдая за молодым патрульным, не отрывавшим глаз от «бьюика». Стоял, понятноедело, расставив ноги, в привычной для нас всех позе, которую мы принимали,прежде чем приникнуть к одному из окон гаража Б.

Столетие сменилось, но в остальном жизнь более или менееоставалась прежней.

— Это несправедливо, — вздохнула Ширли. — Такой молодой…

— О чем ты говоришь? — удивился я. — Эдди Джи было подпятьдесят, если не больше. Я думаю, обеим его сестрам около шестидесяти. Аматери восемьдесят!