– О ком? – спросила я, но этот короткий вопрос мне дался с трудом.

– О моей матери и вашей бабушке. Об их любовной связи.

Я посмотрела на Самира.

– Ты знал об этом? Все это время? Мы с Оливией нашли фотографии… весьма недвусмысленные…

– Еще ребенком я застал их целующимися. Мне было всего шесть или семь лет. Но я уже понимал, что женщины-подруги так не целуются, – Харшад покачал головой. – Они скрывали свои отношения всю жизнь… – словно вынырнув из глубокого прошлого, он вдруг вскинул голову: – Но Роджер обо всем узнал и всех обрек на страдания… Он шантажом принудил Виолетту сочетаться браком с мужчиной. Моя мать пришла в бешенство. И тоже вышла замуж. Потом на свет появились два маленьких человечка: ваша мама, да я. Но наши мамы… – развел руками мистер Малакар. – Они были такими одинокими… друг без друга.

Мне казалось, что за прошедшие месяцы я выплакала все слезы. Но эта история подняла во мне целую бурю эмоций. Лишила дара речи, но не слез. Они ручьями заструились по лицу. И мистер Малакар, кивнув, протянул мне пачку бумажных носовых платков.

– Я понимаю вас, – пробормотал он.

– А я-то беспокоился, как ты это воспримешь, отец, – сказал Самир.

– Не ваше поколение изобрело мир, сынок.

Эмоции продолжали изливаться из моих глаз слезами, и я, как можно ниже, склонила голову:

– Дайте мне минуточку. Я сейчас успокоюсь…

Бедная моя мамочка! Сколько же ей пришлось пережить! Ради меня она даже от своего любимого отказалась!

– Мама… – всхлипнула я и не договорила.

– Оставьте нас одних, – велела мужу и сыну миссис Малакар.

Я поняла, что они вышли, но поднять головы не смогла. И перестать плакать тоже. Я оплакивала мамино несчастье и свое – наверное, несостоявшееся – счастье. С губ слетел горестный вопль.

Рука миссис Малакар опустилась мне на спину.

– Мне так ее не достает…

– Она всегда с вами. Мать никогда не оставляет свое дитя.

Не в силах подавить внезапную икоту, я еще ниже опустила голову.

– Простите меня, – пробормотала я. – Я не знаю… почему… я просто не могу… остановиться.

– Время смеяться и время плакать… – невозмутимо заметила миссис Малакар. А ее рука медленно закружила между моими лопатками.

Да, пришло время плакать. И я плакала по бабушке и Нандини; по Санви, погибшей и пропавшей такой молодой; и по маме, которая всю жизнь несла такое тяжелое бремя, но ни словом не обмолвилась о нем.

Наконец, я подняла голову:

– Она уехала в Америку и была там счастлива. Она оставила все это позади и стала другой…

Миссис Малакар подала мне тканевую салфетку, и я вытерла лицо.

– Это было смело. Я не знала эту историю. Только чувствовала, что между мужем и вашей матерью что-то было. Я думала, они были любовниками, – покачав головой, миссис Малакар убрала с моего лица волосы. – За преступления мужчин всегда расплачиваются женщины.

– Я даже старше, чем полагала, – кисло усмехнулась я.

Миссис Малакар сцепила руки на коленях. И кивнула:

– Вам следует сказать это Самиру. Но я не думаю, что для него это имеет значение. Он самонадеян и своенравен как лорд, – мать Самира прикоснулась к браслету на моем запястье, браслету Нандини: – И, пожалуй, в свете всех этих событий, это не так уж и важно.

Я кивнула.

– Спасибо вам за все, – сказала я и, сделав глубокий вдох, добавила: – Мне нужно кое-что сделать.

Самир с Харшадом ждали внизу, в уже закрытом ресторане.

– Мне жаль, что все так вышло с вашей матерью и сестрой, – сказала я.

– Спасибо вам. Мне тоже очень жаль вашу мать.

Я кивнула и вдруг осознала, что на кухне царила полнейшая тишина.

– А где Пави?

– Она закрыла ресторан. А куда ушла, я не знаю.

– Вы не попросите ее позвонить мне, когда она вернется? – Когда мистер Малакар кивнул, я повернулась к его сыну: – Самир, ты отвезешь меня домой? Мне нужно кое-что сделать.

Лицо Самира озарилось нежностью, и все пространство между нами заполнили слова, сказанные нами друг другу утром.

– Отвезу.

В машине Самир сказал:

– Тебе все же следует освоить левостороннее вождение. Если ты решишь остаться, конечно…

Я была настолько истощена усталостью и эмоциями, что смогла лишь кивнуть и откинуть голову на подголовник:

– Мне нужен перерыв в делах, на пару дней. Я так устала…

– Если ты устала, – резонно рассудил Самир, – Тебе надо выспаться.

– М-мм, – я погрузилась в полудрему еще до того, как мы выехали с парковки.

По прибытии на место Самир проводил меня до двери:

– Ничего не делай. Ложись сразу спать!

Я кивнула и, пошатываясь, направилась в свою новую спальню.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Было утро, когда я проснулась – с пересохшим ртом и легким головокружением от того, что накануне толком не поела. Но, поспешив в ванную, я осознала, что в голове у меня прояснилось: туман рассеялся. Приняв душ и вымыв волосы, я приготовила себе на завтрак яичницу с беконом и тостами, а в новеньком френч-прессе заварила кофе, добавив в него настоящий сахар и сливки. Так, как я любила!

При всем своем праведном негодовании, я не удержалась и заглянула в конверт Алекса. Его предложение, действительно, было солидным. Все равно, что сорвать джек-пот в лотерее. Мне никогда бы не пришлось работать. Я смогла бы купить себе большой дом на море, рисовать и путешествовать, куда бы ни пожелала.

Я зажила бы лучше, чем в самых смелых мечтаниях.

А на другой чаше весов находилась усадьба. Поместье. Земля и люди. Мама прошла через столько мытарств и тягот, чтобы увезти меня сначала из Розмера, а потом вернуть. И я все еще не вполне понимала, почему. Почему она хотела, чтобы я сюда вернулась? Почему не дала старым развалинам сравняться с землей?

И еще этот пожар… Я еще не оценила его последствий.

Перед тем, как что-либо решить, мне следовало разобраться во всем – в том, что случилось в Розмере прошлой ночью, что происходило в нем две недели, десятки, сотни лет назад. А единственным способом это сделать было набраться смелости и осмотреть усадьбу. Самой!

Ход с кухни оказался заблокирован. Я заглянула в окно. Дымовые пятна не позволили рассмотреть все тщательно, но повреждения получили и стены, и потолок.

Обходя дом, я дотрагивалась до камней, заставлявших его сверкать; под ногами хрустели сосновые иголки и листья, к аромату которых примешивался душок увядания и тлена. Окна первого этажа тянулись над моей головой, и в попытке понять, пострадали ли они от огня, я то и дело поднимала глаза вверх. Но с земли окна казались целыми.