– Спасибо! – смазывая маслом ломтики хлеба, я поинтересовалась: – Значит, мамины работы видятся тебе фантазийными?

– Да. А ты так не считаешь?

– Всякий раз, когда я смотрю на них, я вижу нечто пугающее. Какую-то темную опасность… Или предупреждение о ней.

Не закрывая альбома, Самир сказал:

– Я думаю, это из-за ее брата.

– Но что же он такого сделал, хотела бы я знать?

– Вряд ли мы когда-нибудь об этом узнаем. Но, может, это даже к лучшему.

– Ой ли? Тайны мучают, изводят, – открыв маленькую баночку с коричневым сахаром, я посыпала им масло. – Вот увидишь: ты почувствуешь облегчение, раскрыв однажды секрет Виолетты и Нандини.

Потупив глаза, Самир сделал вид, будто продолжил листать альбом:

– Возможно…

– Неужели тебя эта тайна не тяготит?

Глаза Самира, широко распахнувшись, встретились с моими:

– Нет! Нисколько! Меня больше волнует, как на это папа отреагирует. Ему уже шестьдесят пять, и такая новость может его сразить.

– Как знать? Может, он тебя удивит, – присыпав ломтики хлеба молотой корицей, я открыла духовку и поставила в нее противень. – Мне пришлось искать в Гугле, как готовить на этой плите тосты.

– Хорошая плита, да?

– Отличная. Мечта хозяйки! Надо будет расширить круг друзей, чтобы я смогла устраивать вечеринки.

Самир помешал специи и, наклонившись, понюхал свое варево.

– Готово, – объявил он и, сняв чайник с конфорки, всыпал в него чай и оставил настаиваться. – У меня есть друзья. Я готов поделиться ими с тобой.

Опершись о стол, я прищурилась:

– Правда? Что-то я не замечала.

– Это потому, – сказал Самир тихим голосом с пленяющей хрипотцой, – Что я больше не желаю их видеть, – он обнял меня и притянул к себе вплотную. – Я жажду одного: моря поцелуев! – Самир осыпал ими мой лоб, нос, щеки, губы. – Я хочу тебя!

Обхватив лицо любимого руками, я прошептала:

– Я тоже. Хочу тебя!

– Все время, пока мы были в Девоне, я мечтал сюда вернуться. И раз сто порывался все бросить и уехать.

– Правда?

Самир кивнул; его пальцы заскользили по моим волосам, залезли под нависшие над лицом пряди, откинули их назад.

– Мне больше ничего не нужно. Лишь бы быть с тобою рядом, здесь!

– Мы здесь, вместе. Значит, мы счастливые? – Самир расстегнул верхнюю пуговицу на моей рубашке, потом следующую. И я, не отнимая рук от его лица, не противилась.

– Тосты сгорят, а чай остынет…

– Это важно? – Самир уже раздвинул в стороны полочки моей рубашки, начал гладить мне плечи, грудь, живот. Наклонился и поцеловал меня в шею.

– Но мы же не хотим, чтобы они сгорели?

– Нет, – скинул с моих плеч рубашку Самир. – Мы можем съесть их голыми.

– Я не против, а вот ты не готов.

Самир стянул рубашку, вылез из спортивных штанов, выпрямился и развел руки в стороны:

– Уже готов.

Я сглотнула:

– У тебя потрясающее тело.

– А ты еще не раздета.

Я сняла трико для йоги:

– Так лучше?

– Ты аппетитнее любого тоста.

Я бросила на него многозначительный взгляд.

– Осторожнее, – ухмыльнулся Самир.

И больше мы не сказали ни слова. Они исчезли. Остались лишь наше желание, наша ненасытность, руки, ноги, сплетенные тела… Когда мы откинулись на спины, Самир тихо молвил:

– Я люблю тебя, Оливия Шоу. И думаю, ты это понимаешь.

Я повернулась в его руках, поцеловала его красивый рот и заглянула прямо в темные, бездонные глаза:

– Твоя мать попросила тебя отпустить, потому что любовь бескорыстна, а тебе еще детей заводить.

– Он так сказала?

Ощутив снова тот жар негодования и неприятия, что опалил меня в тот момент, я опустила глаза:

– Да.

– И что ты думаешь?

– В некотором смысле твоя мать права, – провела я пальцем по его бородке ко рту. – Если ты хочешь детей, я для этого слишком стара.

Самир не отреагировал. Он ждал, что я скажу дальше.

– Но я тоже люблю тебя, Самир Малакар!

– Вот это правильный ответ, – пробормотал он и, повалив на спину, впился губами в мой рот. – Об остальном подумаем в свое время.

Я вдохнула аромат его кожи и… почувствовала запах дыма.

– Ты снял чайник с конфорки?

Нахмурившись, Самир приподнял голову:

– Да. Но пахнет явно дымом.

Вскочив на ноги, мы торопливо натянули одежду. Я бросилась на кухню, но там все было спокойно. Запах дыма усилился. Заметив на полу странный блик розоватого света, я подбежала к окну:

– О, Господи! Усадьба…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

К тому времени, как мы добежали до дома, огонь уже разгорелся так сильно, что начал издавать гул и уничтожил всю заднюю часть кухни, так восхищавшую меня при взгляде в большое окно. Вдали послышался рев сирены, но времени ждать не было. Сбежав по склону холма, я принялась колотить в двери фермеров, призывая на помощь.

В поисках воды, которой могли пользоваться строители, Самир обежал дом, нашел скрученный шланг и растянул его во всю длину. К этому моменту уже начали стекаться фермеры, бежавшие с ведрами вверх по холму. Через несколько минут люди уже выстроились в цепочку. Встав между двумя незнакомыми мне фермерами, я старалась как можно быстрее передавать ведра с водой к тем, кто стоял возле дома, и пустые ведра обратно. Крики на миг заглушила сирена. Прибывшие пожарные подсоединили брандспойты к источнику воды рядом с коттеджами фермеров.

Огонь бушевал, отбрасывая дьявольский свет на потные лица. На мгновение мне показалось, что силы неравные, нам не удастся его потушить. И я в отчаянии замерла, наблюдая за тем, как языки пламени похотливо облизывали ту часть дома, что сохранилась хуже всего, кухню и комнаты над нею. Включая мамину комнату! «Нет, огонь! Я тебе ее не отдам!» Я снова схватила ведро.

В шумном хаосе разряд молнии остался незамеченным, но не заметить дождь, обрушившийся следом за ним с неба, было невозможно. Ливень пошел такой сильный и холодный, что мы вмиг промокли и продрогли. Но борьбу с пожаром не прекратили. Ведра буквально летали в обоих направлениях, пока мои руки не заболели так, что я едва могла их поднять.

В конечном итоге дождь сделал свое дело, загасив алчные рыжие языки. Перед самым рассветом пожар был потушен, и мы – потные, с запачканными копотью лицами – принялись поздравлять друг друга, подкрепляясь чаем в бумажных стаканчиках и выпечкой, что привезла нам Элен. На всех лицах читалось потрясение – не меньшее, чем ощущала я. Но, наверное, ни один человек не испытывал такого отчаяния, как я. И от которого мне хотелось провалиться сквозь землю.