размещались немецкие пехотинцы в аккуратных серых мундирах и в касках-ведерках, с миниатюрными нарукавными повязками, несшими знак свастики. Другую сторону занимал малочисленный отряд русских в темно-зеленой форме, на которой были нарисованы дырки и порезы.

– Миссис Фицджеральд?

Раздавшийся у локтя голос заставил ее вздрогнуть, как почти любая мелочь в те дни. Сара повернулась и увидела мужчину лет под шестьдесят, с редкими седыми волосами и добрым взглядом. Она узнала директора магазина, который присутствовал на двух-трех собраниях в Доме друзей.

– Мистер Филдинг, здравствуйте.

Она протянула ему руку в перчатке.

– Простите, что напугал вас.

– Я что-то погрузилась в свои мысли.

– Присматриваете подарки на Рождество?

– Хотела купить что-нибудь для племянников. В наши дни все жутко дорого.

Он печально кивнул:

– Это ужасно. Я часто вижу, как люди осматривают прилавки и уходят с пустыми руками, разочарованные.

– Очень благородно, что ваш магазин помогает нам.

– Мы рады сделать все, что можем, для тех, кому не по карману покупки. С вашим заказом, кстати, все в порядке, он будет доставлен в Дом друзей вовремя. – Филдинг вздохнул. – Только бы обошлось без этих террористических актов и забастовок, которые мешают стране встать на ноги. Я слышал, что железнодорожники снова затевают стачку.

Хотелось возразить, но сил не было. И потом, мистер Филдинг был достойным и щедрым человеком.

– Очень холодно сегодня, правда? – сказала она.

– Да. Если так пойдет, будет белое Рождество. – Он помолчал немного, потом продолжил: – Очень огорчен известием про бедную миссис Темплман. Я не смог побывать на похоронах, но мы послали цветы.

– Я их видела. Это был добрый поступок.

– Внезапный сердечный приступ, как я понимаю. Что ж, случается и что похуже. – Филдинг принял скорбный вид, и Сара подумала: не довелось ли ему побывать на Великой войне, как ее отцу? Потом он улыбнулся. – Твердый был у нее характер, да?

– Очень самоотверженная женщина.

– Ну, мне пора вернуться к моим обязанностям. Всего доброго, миссис Фицджеральд.

Сара смотрела, как он идет по магазину, кивая продавцам в отделах. От его доброты на ее глаза навернулись слезы. Она снова вышла на улицу, на мороз.

Она пообедала в кафе, сходила в Национальную портретную галерею и провела час среди изображений королей, королев и государственных деятелей. В музее было почти безлюдно, хранители в форме дремали в темных углах. Сара добралась до раздела с современными лидерами. Хотя галерея была задумана как собрание английских портретов, главное место занимала картина с Адольфом Гитлером, написанная лет пять назад, до того как фюрер тяжело заболел. На нем был коричневый двубортный пиджак, одна рука покоилась на глобусе, синие глаза смотрели вдаль из-под седой челки, устремляясь в будущее. Вот уже двадцать лет он строил свой мир крови и страха, и этому не предвиделось конца.

Целую вечность Сара бродила по улицам, вновь удивляясь тому, каким обычным все выглядит, будто неделю назад ничего не происходило. Она глянула на часы. Половина четвертого. Решимость ее слабела: было так заманчиво просто взять и пойти домой. «Нет, я пойду сегодня в Хайгейт, – подумала она. – Подожду в кафе или где-нибудь еще». Она направилась к станции «Эмбэнкмент», остановилась у газетного киоска, купила справочник «Лондон от А до Z» и нашла в нем улицу, где жила Кэрол. Оказалось, что это рядом со станцией «Хайгейт».

Сара стояла на платформе, дожидаясь поезда. Рабочие суетились, меняя схему подземки. Несколько станций в восточном Лондоне были обведены черными кружками: «Бетнал-Грин», «Уайтчепел» и «Степни-Грин», под ними ставили подписи: «Закрыто для общего доступа». Там еврейские кварталы, подумалось ей, – вероятно, чернорубашечники грабят дома и не хотят, чтобы люди их видели.

Состав тронулся и неспешно дошел до «Хайгейта». Когда Сара выбралась на улицу, пасмурный зимний день уже переходил в вечер, начинало смеркаться. Она перевела дух, а потом, держа в руках справочник «Лондон: от А до Z», отправилась на поиски Лавлок-роуд.

То была улица, застроенная рядами террасных домов, с высокими деревьями по краю тротуара и небольшими палисадами за пыльными живыми изгородями. Сара шла по четной стороне улицы, пока не увидела на другой стороне дом номер семнадцать, после чего остановилась и стала разглядывать его. Живая изгородь аккуратно подстрижена, на окнах – изящные занавески. Сара прошла дальше по улице, потом вернулась обратно. Машины тут встречались редко. Где-то позади катилась тележка молочника, в ячейках ящиков позвякивали бутылки.

Сара снова остановилась перед домом. Как и в случае с Тоттенхем-Корт-роуд, ею руководило стремление увидеть место, но перед ней оказался обычный пригородный дом. Она снова осознала, насколько холодно на улице. На ней было старое коричневое пальто, и Сара понадеялась, что та еврейская девушка, Руфь, до сих пор носит новое, взятое у нее, где-нибудь в безопасном месте.

Парадная дверь дома напротив вдруг открылась, на пороге появилась невысокая старушка и воззрилась на Сару. Грязноватый халат, сморщенное личико, сердитые глазки. Седые волосы торчали космами. Женщина быстрыми, неровными шажками двинулась по дорожке, не сводя с Сары злого взгляда. «Это мать Кэрол, – с ужасом подумала Сара. – Она знает, кто я такая, знает все».

Старушка распахнула калитку и зашагала через улицу, даже не оглядываясь на предмет того, не едет ли машина. Она остановилась в нескольких футах от Сары и впилась в нее взглядом.

– Я наблюдала за вами! – произнесла она гневно, с мелодичным выговором, присущим представителям высшего класса. – Я не такая дура, какой вы меня считаете. Хотите выселить меня, да?

– Нет. Я…

– Любого можно выселить в наши дни, я-то знаю! Ну так вот, моя дочь вам не позволит. Она крадет вещи, знаю, но выселить меня вам не даст! Поняли?

Было ясно, что женщина впала в старческий маразм, наполовину выжила из ума. Сара заглянула в ее пылающие глаза.

– Все в порядке, – спокойно произнесла Сара. – Я ухожу.

Она отступила на шаг. Старуха стояла на месте, скрестив руки на худенькой груди. Сара повернулась, сделала несколько шагов и обернулась. Пожилая женщина продолжала стоять на дороге.

– Берегитесь! Вдруг машина поедет! – крикнула Сара.

– Не суй нос не в свои дела, долбаная облезлая кошелка.

Неожиданная тирада из ругательных слов прозвучала еще более странно, поскольку была произнесена голосом культурного человека. Она отошла еще дальше и, снова обернувшись, увидела, как старуха ковыляет через дорогу обратно к дому. Сара поняла, что у нее дрожат ноги.

Она вернулась на станцию, усталая и продрогшая. Сумерки переходили в ночь, загорались уличные фонари. Рядом со станцией нашлось кафе, через запотевшие окна лился желтый свет. Сара вошла в отчаянном стремлении согреться. Это оказалась забегаловка: усталые с виду старики