в сквозной подъезд. Эта территория, как ему казалось, уже не была подконтрольна Майдану.

– Слушай меня, – быстро заговорил человек в камуфляже, – сейчас ты выйдешь на автобусную остановку. Уезжай на автобусе. Всё равно куда, но подальше от Майдана. К родным в Киеве не ходи – не забудь, ты оставлял адрес, когда отправлял деньги. И на вокзал нельзя. Постарайся выйти из города и уехать на попутных машинах к себе, в Донецк. Туда пока можно. Только на вокзал не ходи, а сразу из города. Понял? – он объяснял сбивчиво, повторяя по несколько раз, как маленькому ребёнку.

«Что это, провокация? – подумал Александр. – А, была не была, терять-то нечего…»

– Ты кто? – спросил он, но собеседник как будто не услышал этого вопроса.

– Ты всё понял? – снова повторил он.

– Да, – кивнул Сашка.

– Тогда уходи. Меня не ищи. Когда будет нужно, я сам тебя найду. Мне кажется, это будет уже скоро. И ещё, постарайся больше не попадаться к нашим. Пожалуйста, – последнее слово он добавил доверительным и каким-то просящим тоном.

– Хорошо, – ответил Матвеев, как будто это зависело от него. Он сделал несколько шагов и обернулся, – А звать-то тебя как? Ну, можно не по-настоящему, ты ж не русский…

– Русский, – неожиданно ответил боевик. – Зовут меня Иван. Ну, давай прощаться. Береги себя, – он протянул Матвееву свою широкую ладонь, и Сашка крепко пожал её.

– Я Александр. Матвеев. Из Донецка.

– Я знаю.

Сашка пошёл вперёд, не оборачиваясь, пытаясь понять, что означал этот странный поворот его судьбы и что имел в виду этот странный человек, и не мог этого понять.

Иван ещё несколько секунд смотрел вслед первому человеку, которому он назвался русским именем, и старался не думать, что будет, если он всё-таки попадётся и насколько опрометчиво было показать этому парню своё лицо. Но, помимо своей воли, он думал об этом всю обратную дорогу, печатая в брусчатку Майдана лёгкие пружинящие шаги.

Над Киевом ползли тяжёлые мглистые сумерки, в которых тонул ставший привычным запах жжёной резины.

Зима. Снежки. Варежки.

Глава вторая

Стояли последние февральские дни, но солнце грело уже совсем по-весеннему, под его лучами сморщивался черноватый снег, и только лужицы на дорожках в Парке кованых фигур сохраняли тонкую белую ледяную корочку, которая приятно хрустела, трескаясь под девичьими полусапожками.

– И дальше-то, что же было дальше, Настя? – нетерпеливо спросила Вероника.

Подруга в сомнениях закусила губу.

– Мне папа вообще-то запретил рассказывать полностью, но тебе я скажу, – она понизила голос, – только без передачи, ладно? Совсем-совсем никому, обещаешь, Вероничка?

– Конечно, – тихо ответила Вероника, озираясь, нет ли кого поблизости. Но редких прохожих в парке совершенно не интересовал их разговор. На лавочке сидели две молодые женщины с колясками, да по параллельной дорожке не спеша прогуливался пожилой мужчина.

– Папу спас явно американец или европеец, чёрт его знает, но для бандеровцев, которые его били, он был старшим, – Настя тоже говорила очень тихо, рассказывая подруге секрет, – он говорил по-русски, но сам явно оттуда. Очень странный человек, в форме, в маске. Если бы не он – папу убили бы. А потом, через несколько дней, он пришёл без маски и вывел папу с Майдана, через дворы. И отпустил. Его везде пропускали, он у них, видно, важная птица, хоть и молодой. Папа говорит, на всю жизнь запомнил, хоть раз увижу – узнаю, хоть один раз всего и видел в лицо. – Настя облизала губы. – И объяснил, как уходить, чтобы не попасться, как добраться домой. Сперва подумал даже – сейчас возьмёт и выстрелит в спину. А потом ему показалось, понимаешь, что этот человек хотел ещё что-то сказать, но не сказал. Так вот. Папа сел на городской автобус, отъехал несколько остановок, а самому не верится, что живой. В автобусе люди косятся, как на психа, а он не знает, куда ехать, и спросить боится. Нашёл какую-то станцию метро, на метро доехал на левый берег Днепра. Там сориентировался, где восток – это, представляешь, в большом городе, и пошёл пешком, как стемнело – стал ловить машину, и ему повезло, поймал быстро, мир не без добрых людей, даже Киев.

– Киев всегда был нормальным городом, – впервые перебила подругу Вероника.

– И я так думала, – кивнула Настя, – и папа так думал. Он же не куда-то на Западенщину поехал, а в Киев на заработки, у нас там тётя Лиза живёт… Да и не в первый раз вроде, это он в последние годы в Москву ездил, а летом его там обманули. И представляешь, в такой ужас попасть, в центре Киева! Вот и думай, куда деваться. Там хоть на деньги кинули, а тут чуть не убили. Чего там сейчас творится, вообще кошмар…

– Ну до нас-то, надеюсь, не доберутся, – махнула рукой Вероника, – да и что им тут делать? У нас, слава богу, такое не водится… Пойдём на остановку, что ли?

«До нас не доберутся», – так успокаивала её мать, Ксения.

Отец внимательно следил за сообщениями из столицы, где уже три месяца стоял Майдан, и с каждым разом всё мрачнее уходил от телевизора после выпуска новостей, но с домашними о политике почти не говорил. Только раз Веронике показалось, что его словно передёрнуло, когда протестующие на экране метали коктейли Молотова, и камера бесстрастно фиксировала крупным планом, как охватывает пламя паренька из «Беркута»…

А через полторы недели после этого, уже во время перемирия, неожиданно вернулся из Киева Сашка Матвеев, и также мрачно и угрюмо, почти не задавая вопросов, слушал его рассказ седой шахтёр Юозас Шульга.

…Длинный троллейбус с гармошкой, шурша колёсами, легко катился по ярко освещённой в наступающих сумерках улице Артёма.

Мать была дома, она развешивала постиранное бельё. Открыв дверь, она молча приложила палец к губам – отец отдыхал после смены, телевизор включать было нельзя, и разрешалось только посидеть на кухне.

Тряхнув тёмными, как у