— Что ты хочешь сказать? Гюльбейярзаправляет делами в гареме?

— Тебе известны наши традиции, моягоспожа Сайра. Она любимая жена нового султана, а ты всего лишь бас-кадинапрежнего. Сайра села на постели.

— Оставь меня. Я хочу одеться и увидетьсяс сыном, который, похоже, забыл, кто его произвел на свет.

— Как тебе будет угодно, госпожа, —тая улыбку, ответил ага. Выйдя в гостиную, он велел Мариан:

— Иди к своей госпоже. Она хочет одетьсяи встретиться с сыном. Предвижу, что молодой султан сейчас потерпит свое первоепоражение. Дай Бог, чтобы оно было последним.

Сайра одевалась медленно и тщательно. Отнынеплатья с разрезами на юбке для нее заказаны. Теперь она должна всюду появлятьсяв длинном, до пят одеянии валидэ. Оно заранее было приготовлено для нее, покаона лежала в трауре и скорби. Одеяние было из черной парчи, расшитой золотойнитью и усыпанной жемчугом. Красивые волосы Сайры были заплетены в косы исобраны короной на голове. Прическу закрепили жемчужными заколками. Головузакрывала прозрачная черная вуаль из шелка, отделанная кружевом.

Сайра подвела глаза сурьмой, присыпала лицопудрой, дабы подчеркнуть его бледность, и, наконец, подкрасила губы. «Годы неизменили меня», — подумала она, смотрясь в зеркало и пытаясь отыскатьпризнаки внешнего старения. Их не было. Молодость ее осталась далеко позади, ноее все еще можно было принять за двадцатипятилетнюю женщину. Осознание этогопридавало Сайре уверенности в своих силах и льстило ее самолюбию.

Она точно знала, где следует искать Сулеймана,поэтому сразу же отправилась в покои Гюльбейяр. Смерив девушку хмурым взглядом,она проговорила:

— Оставь нас. Я хочу поговорить с сыномнаедине. Гюльбейяр с минуту колебалась, не зная, как быть. Но все же решив, чтоне стоит нападать на мать султана в его присутствии, упорхнула из комнаты.

Сайра обернулась к Сулейману.

— Три недели я пребывала в скорби, и завсе это время ты ни разу не был у меня, — холодно проговорила она.

— Но у меня столько дел, мама. Времени ненашел.

— Зато ты нашел время для Гюльбейяр!

— Гюльбейяр — моя жена. Она нуждается вмоей поддержке, ибо побаивается пока своего нового статуса при дворе.

— Я твоя мать! Без меня тебя не было бына свете! Без меня, кстати, у тебя не было бы и Гюльбейяр. Не забывай об этом,сын, когда станешь султаном. Теперь, почему ты до сих пор не объявил менявалидэ? В гареме ныне всем заправляет двадцатидвухлетняя девчонка, котораяприказала выгнать меня из моих покоев и хочет удалить в Шатер стареющих женщин,а сама все еще одевается как ребенок и носит в волосах какие-то побрякушки! Чтоэто такое?!

Сулейман смутился:

— Прости, мама. Разумеется, о том, чтобыГюльбейяр переселилась в Садовый двор, не может быть и речи. Это дом моейматери и теток, и вы будете жить там так долго, как того захотите. Я поговорюсо своей кадиной.

Сайра несколько смягчилась и изменила тактику:

— Ты с ней полегче, сын. Гюльбейяр молодаи все эти годы была предоставлена самой себе. У нее не было воспитательницы изчисла умудренных жизнью женщин. Она избалована и не имела возможностиповзрослеть в компании тех, кто старше и опытнее. Тем более что у тебя нет ниодной женщины в гареме, кроме нее. Она подарила тебе пока единственного сына.Ничего удивительного в том, что девушка так высоко задрала свой носик.

— Ты права, мама. И потом, мы все этовремя жили вдали от столицы и двора, что тоже не пошло ей на пользу.

— У твоего отца было четыре кадины, и всемы воспитывались госпожой Рефет. У Гюльбейяр никого нет. Ты должен объявитьменя валидэ. Только после этого я получу право стать ее воспитательницей.Согласись, сын, что я требую то, что мне положено по закону.

— Я сделаю это, мама!

— Сегодня. Еще до того, как солнцезакатится над Золотым Рогом, Сулейман.

— Хорошо, до заката, мама. Ты станешьвалидэ Хафизе.

— Хафизе? Но меня зовут Сайра.

— Никому за пределами дворца не известныимена кадии моего отца. Хаджи-бей назвал тебя Сайрой, что в переводе означает«пламя», ибо он видел в тебе то, что хорошему сыну нельзя увидеть в своейматери. Народ имел всего несколько случаев, чтобы лицезреть вас во времявыездов за ворота дворца, и окрестил всех четырех по-своему. Тебя называют«Огненноволосая», Фирузи — «Справедливой», Зулейку называли «Китаянкой», аСарину — «Черноволосой».

Я всегда уважал тебя, мама, и считаю тебяисточником своего ума. Поэтому отныне ты станешь Хафизе, то есть «мудрая». Еслихочешь быть валидэ, то тебе придется согласиться на смену имени.

— Хорошо, сын. Для того чтобы сделатьтебе приятное, я стану Хафизе. Остается только надеяться, что я не разочаруютех, кто воспримет мое новое имя серьезно.

Губы Сулеймана тронула мягкая улыбка, —Лично меня ты ни разу не разочаровывала, мама. Я знаю, ты также никогда неразочаровывала отца. Даже в самом конце его жизни, когда он стал уже совсемдругим. А раз тебе удалось угодить двум султанам из династии Османов, самапосуди, разве ты можешь не угодить нашему народу?

— Селим был прав, когда говорил, что тыстал большим дипломатом. Если бы из тебя еще получился равноценный воин изаконодатель, возможно, история и запомнила бы тебя. Ну ладно… О Аллах, как жея голодна! Последние несколько недель я почти ничего не ела. — Чмокнувсына в щеку, она напомнила ему на прощание:

— Итак, до заката.

Она ушла. Как только это произошло, в комнатевновь появилась Гюльбейяр:

— Чего она требует?

— Признания своих прав, о чем янепростительно забыл, — ответил Сулейман. — Сегодня вечером я объявлюее султанской валидэ.

Гюльбейяр фыркнула:

— О, мой господин, какой старомодныйобычай!

Сулейман внимательно взглянул на свою красивуюкадину, которая стояла перед ним, обиженно поджав губки. Он не мог не заметить,как сверкнули в медового оттенка волосах Гюльбейяр побрякушки, о которыхговорила ему мать. «Да, она избалована. Мать и тут права. Воистину на неевсегда можно положиться».

— Ты будешь подчиняться ей, —проговорил он, — и оказывать знаки должного уважения. Еще до захода солнцаона станет «Королевой всех, кто под вуалью», и относиться к ней придетсясоответственно. Загляни к ней сегодня до вечера вместе с Мустафой. Поздравь сновым назначением. Может, она подскажет тебе, как лучше одеваться. Ты похожаскорее не на султанскую кадину, а на жену загородного помещика!

Гюльбейяр изумленно взглянула на него, губкиее задрожали, и она стала всхлипывать: