война, наскучили военные труды и неудобства походной жизни. «С меня довольно военного грохота», —сказал он после одержанной победы при Свенскзунде. 8 мая 1790 г. он сообщил Гольвесу свои условия мира: 1) установление границы, 2) выдача изменников и 3) мир с Турцией. — И так как в это время западной границе изолированной России стали угрожать Англия и Пруссия, то нельзя было отстранить полупротянутую руку Густава. Императрица ответила согласием включить в трактат с Турцией упоминание о шведском короле, но отказалась выдать укрывавшихся в России аньяльцев и изменить границу в пользу Швеции.

Фантазия рисовала Густаву уже будущий мир, и он дал понять шведской академии, чтобы она попросила у него мраморную статую работы Сергеля, для постановки в зале.

Пока велась переписка в официальных правительственных сферах, генералы России и Швеции Игельстрём и Армфельт, находившиеся на театре военных действий, успели сблизиться, путем обмена писем и посылки парламентеров. В письме к Армфельту от 3(14) мая Игельстрём «à proros des bottes»[13] много говорит о миролюбивых намерениях Императрицы, о высоких качествах Густава III и о желании русских вновь завязать прежние отношения.

Армфельт относился первоначально к парламентерам Игельстрёма весьма осмотрительно и осторожно из опасения, что они могли быть шпионами. «Вам, господин барон, — писал Игельстрём, — столь достойному милостей вашего государя, благодарности отечества и уважения ваших врагов, — вам подобает начать великое дело (мира)». Г. М. Армфельт отвечал обильными уверениями, что единственное стремление короля — заключение почетного, основательного и прочного мира.

Получив новое письмо барона Игельстрёма, 23 мая 1790 г., и усмотрев, что оно слишком серьезное и явно исходит от русского кабинета, Армфельт счел своей обязанностью представить его королю. В нем Игельстрём, между прочим, говорил: «Если ваш король и повелитель столь же расположен к миру, как, я уверен в том, Императрица, моя Государыня, расположена, то я не вижу, что может долее препятствовать полезному осуществлению столь полного согласия их желаний и наклонностей... Дабы ответить на предложение Вашего Превосходительства указанием, какие средства, по моему мнению, могли бы способствовать благу обоих государств, я, не затрудняясь, скажу, что не знаю ничего лучшего, как ускорить переговоры,... задавшись целью устранить из них всякую пышность и формальности церемоний... Я кончаю, моля небо внушить вашему Королю и Господину чувства и стремления, одинаковые с теми, которые воодушевляют Императрицу на благо человечества,.. и кол скоро вы соблаговолите осведомить меня о столь желанном расположении Короля, я поспешу сообщит о том моему Двору...». По поводу этого дипломатического письма Густав III дал ряд многословных указаний своему любимцу, но не раскрыл всех, сделанных им другим путем ходов, дабы сохранить «возможность по совести поклясться, что вы не получили никаких инструкций». Король стоял на необходимости урегулирования границ; «но, впрочем, живя в отдалении уже два месяца, вы судите, как слепой о цветах», вспоминая лишь давнишние предположения. «А потом напишите много любезностей и шуток»; «опишите Императрицу в самых привлекательных красках, расточайте фимиам перед этой государыней». В письме не забыты ни Нассау-Зиген, который подозревается Густавом в нерасположении к миру, ни гр. Разумовский, искавший гибели короля.

В следующем письме (от 7 июля — 26 июня 1790 г.) Густав писал Армфельту: «мой брат совершил чудеса, Смидт оказал нам отличные услуги, но, несмотря на это, я все же желаю заключить мир. Мне так надоело воевать. Если вы еще в переписке с Игельстрёмом, то напишите ему, что вам кажется настал момент подумать о мире, чтобы избежать победы, которую мы можем еще одержать. Передайте ему это очень вежливо».

Пруссия, Англия и Голландия соглашались помочь Густаву деньгами, но требовали, чтобы мир в таком случае не был заключен без их содействия. Императрица настаивала на мире без посредников. «В настоящее время (в начале июля) я не знаю, на что решиться, и сомневаюсь, чтобы Петербург захотел теперь мира. И что еще важнее, я сомневаюсь, чтобы его когда-либо искренно там желали».

Король победил при Роченсальме и еще более задумался над затруднениями, возникшими на пути к желаемому миру. Он вновь длинными посланиями учит Армфельта, как в письмах к Игельстрёму искуснее подойти к цели. Расточаются похвалы Остерману в надежде, что между ним и Армфельтом может состояться совещание и мир был бы заключен ранее, чем о нем успели бы узнать державы. «Но все это, быть может, только бред больного, затерянного в пустынях Саволакса». «Вот, любезный друг, настоящий бред человека, не спавшего 48 часов после сражения при Роченсальме; но вы выразите все это, как найдете лучшим». Затем, Густав добавляет, что с своей стороны также предпочитает мир без посредников. В заключение своего письма (от 10 июля — 29 июня 1790 г.) он восклицает: «О, будь она (Екатерина II) королем Франции, чего бы мы не совершили сообща!» — На это Армфельт ответил: «Мое любовное послание к Игельстрёму отправлено. Я употребил самые сладкие выражения и самые лестные эпитеты по отношению к Императрице... Одним словом, я все сказал, что Ваше Величество приказали мне, но я не имел гордой и возвышенной риторики Государя Победителя»...

Через две недели король писал: «От Остермана нет ни малейшего ответа. Это показывает, что мира более не желают, или что Императрица намерена заключить его после нашего поражения; вот обстоятельства, которые отдаляют мир с обеих сторон; я же очень согласен заключить его после победы».

Г. М. Армфельт, представляя королю новое письмо Игельстрёма, прибавляет, что «стиль его принадлежит Моркову», что в «этом письме столько гордости...» и пр.

Эта переписка между начальниками передовых воевавших отрядов сыграла свою роль, очистив поле для официальных мирных переговоров.

Армфельт страстно желал мира и в интимных письмах к жене часто высказывает свое мнение о его необходимости. «Бранюсь здесь с русским уполномоченным послом из-за мира. Но плохо дело. Опасаясь, что старушка (Екатерина) слишком сильна. Боже, как я был бы счастлив, если б возможно было с оливковой ветвью во рту приблизиться к Стокгольму». Генерал Игельстрём и гр. Салтыков старались оказать раненому Армфельту возможное внимание: они предложили ему медицинскую помощь, посылали угощения и ласково обходились с ранеными и пленными офицерами его отряда.

Своим представителем Екатерина избрала генерала Игельстрёма. Граф Безбородко сообщил Игельстрёму о желании Императрицы «кончить всю негоциацию скоро и тихо»... чтобы наши завистники и потаенные неприятели тогда узнали, когда вы мир подпишете».

Гальвес «старичок добренький» торопил обе стороны, явно однако содействуя Густаву. — 6 апреля 1790 г. он предложил ему прислать своего уполномоченного, для ведения переговоров с генералом, командовавшим первым русским корпусом