для значительной части немецких граждан. Тем временем, однако, эти связи были ослаблены – привыканием к разделению, обширной, особенно культурной вестернизацией и, не в последнюю очередь, ростом нового поколения, которое уже не росло с привязанностью к нации. Кроме того, западногерманская «политика силы» превратилась в политику слабости перед лицом властно-политических реалий в международном контексте и теряла сторонников даже в консервативном лагере.

В споре о Восточной политике нового правительства, прощание с привязанностью к нации как к своей собственной, возможно, высшей ценности, также было предметом переговоров. Этим объясняется иногда ранящая острота споров, а также откол правого крыла коалиции[54].

Однако тот факт, что союз ХДС/ХСС в конечном итоге допустил принятие Московского и Варшавского договоров 17 мая 1972 года, несколько контрастировал с теми усилиями, которые он ранее затратил на кампанию против Восточной политики. С другой стороны, нельзя не отметить, что его упорное отстаивание возможности воссоединения сыграло важную роль в ужесточении позиции правительства по этому вопросу и в достижении успеха, например Письмо о германском единстве. Эта позиция была подтверждена Федеральным конституционным судом в июле 1973 года: считая, что «Договор об основах отношений» соответствует конституции, он в то же время подчеркнул закрепленную в Основном законе цель воссоединения. Это исключало признание ГДР по международному праву, а также гражданство ГДР.

Тот факт, что спор по восточным договорам не обострился после их принятия и что ХДС/ХСС, наконец, сделали урегулирование с Востоком основой своей политики, был, однако, не в последнюю очередь результатом выборов в бундестаг 19 ноября 1972 года. Обе стороны превратили их в плебисцит по Восточной политике, и народ принял решение: при явке избирателей в 91,1 процента, самой высокой в истории Германии, СДПГ получила 45,8 процента, СвДП – 8,4, а ХДС/ХСС – 44,9 процента – явная победа правящей коалиции, которая теперь могла продолжать управлять страной, имея уверенное большинство. В международном контексте, с другой стороны, важный, возможно, самый важный камень преткновения на пути к нормализации отношений между двумя мировыми лагерями был устранен Восточными договорами. Несмотря на продолжающиеся прокси-войны на периферии – прежде всего во Вьетнаме, а вскоре также в Африке и Латинской Америке, – теперь казалось возможным превратить Европу в зону мирного сотрудничества, как только будет снята напряженность в отношении Берлина, двух германских земель и западных территорий Польши. Конечно, разделение Германии было не только подтверждено, но и объявлено необходимым условием разрядки не только потому, что границы зон влияния великих держав были четко очерчены, но и потому, что от постоянно разделенной Германии нельзя было ожидать стремления к доминированию.

ВНУТРЕННИЕ РЕФОРМЫ

Внутренние реформы заняли наибольшее место в правительственном заявлении Брандта. Это был огромный список отдельных мероприятий, который свидетельствовал о всеобъемлющей воле нового правительства к изменению и обустройству страны, особенно социал-демократов. Действительно, многие из этих реформ восходили к инициативам или предварительной работе Большой коалиции, но, в отличие от ХДС/ХСС, подчеркнул Брандт в программном документе от 1969 года, СДПГ имела «общую демократическую и социальную концепцию того, как, оптимально соблюдая интересы личности и отдельных слоев народа, можно тем не менее изменить и улучшить демократическое общество в интересах целого, как можно адаптировать его к структурным изменениям и достичь высокой степени способности к технической модернизации и интеллектуальному обновлению»[55]. Это видение общества, которое можно кардинально улучшить в течение нескольких лет, несомненно, обладало большой притягательной и мотивационной силой, тем более что тормозящие силы рыночной экономики, подверженной кризисам, казалось, были устранены доказанной эффективностью шиллеровского глобального управления. По словам Шиллера, проектные рамки на ближайшее десятилетие лежат между 3,5 и 4 процентами роста как нижний вариант и 4,5–5 процентами как верхняя планка. В любом случае можно было исходить из того, что в ближайшие десять лет «годовой национальный доход на душу населения увеличится на 50–60 процентов»[56]. С учетом таких прогнозов финансирование даже требующих больших затрат реформ, очевидно, не будет представлять никаких трудностей.

В правовых реформах наиболее четко прослеживалась преемственность предыдущему правительству. Уголовное право, включая совокупность уголовно-правовых норм, предусматривающих ответственность за половое преступление, было еще более либерализовано; в брачном и семейном праве был еще более расширен принцип гендерного равенства; в бракоразводном праве принцип развода заменил устаревшие представления о виновности одного или другого супруга[57]. В социальной политике, с другой стороны, речь шла не столько о новых концепциях, сколько о расширении пособий. Осенью 1972 года, во время избирательной кампании в бундестаг, был принят закон о пенсионной реформе. Он предусматривал комплексное улучшение пособий и введение гибкого пенсионного возраста – на основе модельных расчетов, которые предсказывали профицит пенсионного фонда в размере почти 200 миллиардов марок в течение следующих 15 лет благодаря предполагаемому устойчивому экономическому росту. «Повышение пенсий и гибкий пенсионный возраст, – заметил Гельмут Шмидт на партийном съезде СДПГ в 1972 году, – основаны на предположении, что в ближайшие 10, в ближайшие 20 лет будет проводиться социал-демократическая политика полной занятости и что все активные работники будут также платить взносы на социальное страхование, как и работодатели. А ведь именно это и произойдет». Учитывая такую уверенность, неудивительно, что период правления Брандта – Шееля стал «фазой наибольшего ускорения расширения государства всеобщего благосостояния»[58]. Увеличение социального бюджета в среднем составляло 9,5 процента в год в период с 1961 по 1969 год и 14 процентов в период с 1970 по 1975 год. За эти годы социальные расходы выросли с 174,7 до 334,1 миллиарда марок, а доля социальных расходов в валовом национальном продукте увеличилась с 25,5 до 33,4 процента[59].

Но и совершенно новые области теперь стали предметом политического проектирования и компетенцией государственного управления – была принята программа территориального планирования всей республики, которая должна была способствовать созданию единых условий жизни в стране и которая предполагала длительное вмешательство во внешнее обустройство, прежде всего, сельских регионов. Закон о содействии городскому строительству упростил муниципалитетам санацию обветшалых городских районов (и ввел участие граждан, которых это коснулось); однако он также создал основу для масштабного разрушения выросших центров городов. Совершенно новым было понятие окружающей среды как предмета систематической политики правительства. Первые законы и «Экстренная программа защиты окружающей среды» очертили область политики, важность которой в то время едва ли была признана общественностью. Однако пионером в этой области была СвДП, которая в своих «Фрайбургских тезисах» 1971 года уже требовала основного права «на достойное существование» и защиты государством естественных основ жизни. Однако первоначально экологическая политика не имела широкого влияния[60].

Большинство этих реформ было