кальвинистскую политику, противопоставив ее более или менее консервативному способу ведения реформ; Франция, где после почти сорокалетней войны гугеноты получили законное право на существование, но составляли лишь меньшинство населения; Швейцария, где сохраняли свое преимущество кальвинисты и реформированные, поддерживавшиеся из Милана, подкрепляемые традиционным союзом католических кантонов, и некоторые княжества Центральной Германии.

Было ли это проявлением выживания католической церкви, пережившей столкновения страстей, национализма, политической подозрительности и религиозного противостояния?

В небольшой степени. Страх подавлял милосердие. Голландский прелат написал поэтический панегирик, чтобы восхвалить убийство Вильгельма Оранского Молчаливого. Католические противники Джона Нокса распространяли скандальные и беспочвенные сплетни по поводу его рождения, предков и личности.

Протестантские богословы в связи с рождением иезуита Роберта Парсонса распространили скандальные и неверные сплетни, и, когда брат Парсонса Джон, преданный англиканский священник, страстно опроверг обвинения, разнесся слух, что Джон Парсонс, должно быть, симпатизирует папистам. Ясно, что распространявшие подобные сплетни руководствовались вовсе не благими намерениями.

Традиционному богословию было трудно найти место внутри церкви для тех, кто отделился от нее — благодаря своей вере или их дисциплине. Ортодоксальные католики верили, что вне церкви нет спасения и для ее членов необходимо оставаться в подчинении римскому папе. Человек не может спастись, если искренне и абсолютно не верит, если не признает слово непогрешимой церкви.

Ортодоксальный кальвинизм верил, что нет спасения вне видимой церкви и что христианин должен стать членом конгрегации, где правильно проповедуется Слово Божье. Поскольку кальвинисты не могут приписывать ни одну из этих добродетелей католической церкви, то им не так просто было увидеть, как католическая церковь в истинном смысле сможет стать церковью Христа.

Чрезмерная логическая жесткость смягчалась с каждой стороны умением, милосердием или эксцентричностью мыслителей. Оставались думающие старыми категориями, идеализировавшие средневековую теорию некоей «Христианской Империи». Однако теперь они искали, стремясь найти империю, которая могла бы создать мирный дом внутри своих границ с тремя основными группами христиан: католиков, лютеран и реформированных.

Французский король Генрих IV даже подумывал о создании Совета Европы, который смог бы разрешить его трудности, запланировать общее разоружение христианских наций, независимо от того, являлись ли они протестантскими или католическими. Этот Совет контролировал бы христианскую европейскую армию и ограничивал войны в связи с походами против турок.

Чтобы отпраздновать великую победу над турками при Лепанто, король Яков VI Шотландский (он же позже — Яков I Английский. — Ред.) написал поэму, но лишь немногие осмеливались заявить, что он празднует победу католиков. В 1608 году Стефан Панноний из Белграда представлял великую европейскую империю, протянувшуюся от Голландии в Грецию и из Англии в Польшу, основанную на терпимости друг к другу всех христиан, верующих в догмат Троицы.

Преграды не могли не уменьшаться в мире, где оказался таким мощным гуманистический дух, где росло число и образованность представителей среднего класса. В религиозном делении мотив выгоды не знал преград. Книжная торговля не обращала внимания на границы, поэтому цензура потеряла свою эффективность.

Протестантские музыканты составляли мессы и церковные песнопения для католических храмов. Католические музыканты сочиняли хоралы для протестантских церквей. Наука, за исключением богословия, не признавала никаких границ.

Реформация, национальное и религиозное деление христианского мира замедляли развитие международных дружеских отношений ученых. Те редко удостаивались покровительства своих правительств, пока те не начинали видеть в этом пользу, быть же полезным обычно означало участвовать в противостоянии.

Однако человеческая пытливость переступала через подобные разочарования. После Нантского эдикта во Франции сложилось настоящее братство ученых, перешагнувших религиозное деление. Поощряемые католическим двором и министром-гугенотом Сюлли, они собрались вокруг историка де Ту (1553–1617) и классического ученого Исаака де Казобона (1559–1614).

Искушенные священнослужители сгладили острые углы догматизма. Со стороны Римско-католической церкви появилась плеяда мыслителей, пользовавшихся высокой репутацией, которые искали возможности для человека, который бы оставался католиком при совсем иных внешних обстоятельствах.

Кардинал Беллармини напоминал о сравнении, существовавшем между истинным протестантом и новообращенным, умершим до того, как смогли завершить приготовления к его крещению. Другие проводили явную связь между верой простодушного, плохо обученного еретика и верой ребенком.

Конечно, оставались фигуры, даже среди протестантов, которые внутренне принимали мистицизм католической церкви. Однако нельзя сказать, что эти либеральные допущения открыто предлагались протестантам в век Реформации.

Среди протестантов существовал широкий разброс мнений. Реформированные священнослужители пробили брешь в римском обряде по поводу безвозвратного разрыва одежды, отрезания потертого куска одежды и обновления или чистки оставшейся. Они переделывали внешний и внутренний вид своих церквей, находили странной или отталкивающей атмосферу, когда, войдя в католическую церковь, не ощущали преемственность с католическим прошлым Средних веков.

Рассматривая историю в поисках своих христианских предшественников, они находили их не в основной традиции, а в небольших преследуемых группах средневекового христианского мира, среди гуситов, виклифитов и вальденсов. Когда они смотрели на скалу, которую им предстояло преодолеть, то обращались к Библии, ожидая найти тайные следы истинной религии даже среди распада XV века.

Они не считали, что контрреформаторская церковь похожа на ту, откуда они вышли. Те из протестантов, кто размышлял над Книгой Откровения и сравнивал ее предзнаменования со знаками времени, видели в католическом папе «блудницу, сидящую на звере багряном» (глава 17) или «Зверя», «Антихриста, сидящего на троне», предназначенном другому.

Сам Кальвин признавал, что католическая церковь несет в себе «следы» истинной церкви. Здание разваливалось, но среди мусора можно было увидеть все еще узнаваемое первоначальное основание. Большинство реформированных священнослужителей были готовы провести различие между властями католической церкви и ее членами.

Они признавались, что благодаря милости Господа католики могут спастись, но только как отдельные личности, выжившие подобно пророку Ионе в рыбе, вынутой из моря, или как Илья-пророк спасся от жрецов Ваала. Выжившие подобным образом спасались от католической церкви, можно сказать, вопреки ей, но благодаря ее священникам и таинству — признавая истинную церковь, а не потому, что являлись членами видимой общности.

Лютеране были готовы идти дальше. Они, как и реформированные, проводили различие между руководством католической церкви и ее членами. Однако они были более убеждены в своей связи с церковью Средних веков. Лютеране немного изменили внешний вид своих церквей, их верующие ощущали меньшую отчужденность, чем при входе в католическую церковь. Они сохранили мессу и таинство исповеди, проявляли консерватизм и во время обрядов.

Лютер и Меланхтон учили, что именно они очистили старую церковь от моральной нечистоплотности. Оглядываясь на церковь XV века и более раннего периода, Лютер и Меланхтон находили своих предшественников в основном течении средневековой традиции. Они видели связь с Фомой Аквинским, Оккамом, Дунсом Скотом.

Верующие спасались внутри католической церкви вопреки папе, но благодаря видимой церкви. Именно в этой церкви их крестили, они слышали,