— Здравия желаю!

— Вызови дежурного офицера: прибыл полковник Соколов!

Спустя полминуты на трапе раздалась дробь шагов дежурного офицера. Он радушно произнес:

— Командир ждет вас, господин полковник. Позвольте проводить, давайте ваш сак…

Фон Шпелинг сидел в крошечной каюте, напоминавшей гроб, поставленный стоймя. На откидном столике лежала кипа газет, перевязанных бечевкой, какие-то телеграммы, карты, документы, предусмотрительно перевернутые лицевой стороной вниз. Но Соколов сумел прочитать шапку бумаги, которую держал в руках фон Шпелинг: «Главный штаб военно-морских сил Германии. Разведсводка».

Заметив зоркий взгляд Соколова, фон Шпелинг перевернул и эту бумагу.

Боксерское выступление русского графа в кабачке «Похотливая обезьяна» произвело на командира должное впечатление. Командир был поражен фантастической силой русского богатыря.

Фон Шпелинг несколько смягчил тон, однако манера общения с русским осталась прежней. Пожав руку Соколову, он привычно отрывистым тоном сказал:

— Снимайте шинель, ставьте сюда, в угол, саквояж. Садитесь, выпейте кофе. У нас есть пятнадцать свободных минут. Вот примите пакет с русскими газетами и журналами, штабной посыльный доставил. Догадываюсь, это о вас принц Генрих заботится. Вам кофе со сливками или коньяком? Вы вчера на меня обиделись, когда я неодобрительно отозвался о русских. Но скажите, почему все, поголовно все отвернулись от вашего царя, едва он добровольно покинул трон?

Соколов понимал: фон Шпелинг говорит правду, и правду обидную. Но он возразил:

— Я все новости узнаю лишь из газет, а этот источник недобросовестный.

— И все же газетчики пишут правду: ни одного — слышите, сударь? — ни одного голоса не раздалось в защиту вашего императора! Куда делись те, кого он облагодетельствовал? Да и сам царь — стыдно за него! — малодушно отказался от власти, по своей воле.

— Не совсем так. Бунтовала чернь, общество было недовольно…

— Вы позволите мне называть вас графом? Ах, граф, вы лучше меня знаете, что толпу разогнать может единственный выстрел из пушки, а тех, кто набирается наглости называть себя «обществом», следовало, как злейших врагов государства, отправить в кандалах на каторгу. Но, к счастью для Германии, этого не произошло. Ваш Николай проявил малодушие, бросив Россию в самый трудный и важный момент. И теперь мы разгромим ее!

Соколов решительно возразил:

— Для государя всегда были дороги не собственные интересы, а интересы России. Ведь его фактически свергли с трона. Мы были свидетелями, как со всех сторон, включая царское окружение, неслись дикие вопли: «Отрекись! Отрекись!» И государь отрекся, лишь бы не вызвать гражданскую войну, — и, подумав, добавил: — Командир, я уверен, что есть русские люди, которые ради государя и России жизни не пожалеют!

Фон Шпелинг подозрительно уставился на гостя:

— Если ваш царь такой хороший, то почему вы покинули его?

Соколов твердо отвечал:

— Дело вовсе не в государе, а в оголтелых царедворцах, которые разрушают Россию, допускают революционную крамолу, не умеют победить в войне. — После паузы, погребальным тоном: — И всячески затирали меня, лишали заслуженных наград и чинов.

Фон Шпелинг улыбнулся во весь рот:

— Вот с этого и надо начинать! Пусть рухнет империя, лишь бы наши интересы не ущемляли. Мне это знакомо. Вам отведена небольшая, но отдельная каюта. Своей нечеловеческой силой вы вчера пленили Георга — командира торпедного отсека.

— Рад слышать!

— Будете в его распоряжении. Выполняйте все, что он прикажет. Через две недели, когда вернемся на базу, мы простимся. Русские газеты заберите с собой. Объявлена готовность номер один. Отходим в ноль восемь.

— Спасибо, командир!

Фон Шпелинг надолго остановил тяжелый взгляд на лице Соколова, негромко произнес:

— Я рад, что вы знакомы с принцем Прусским. Вам будет оказано уважение и достойный прием. Думаю, вы получите сильные впечатления: жизнь подводников невероятно опасна и трудна. При самом богатом воображении вы, граф, не в состоянии представить ощущения, когда вы маневрируете в лодке на глубине пятидесяти метров, а сверху сыплются бомбы, и после каждого взрыва кажется: все, лодка разваливается. И в эти мгновения вы ничего не можете делать для своего спасения, разве только молить Бога, чтобы через мгновение не лопнула эта стальная труба. Достаточно пережить одну бомбовую атаку, чтобы уже ничего не бояться на суше и на море.

Дежурный офицер принес кофе и неслышно вышел. Фон Шпелинг продолжал:

— На борту мы все братья. Иной раз я могу кулаком проучить матроса за нерадивость, но никто никогда не обижается. Знаете почему? Потому что я дорожу его жизнью не меньше, чем своей. Да, на «Стальной акуле» я император и Господь Бог. У меня на борту дисциплина железная, и не рекомендую нарушать ее. Вся команда — исключительно добровольцы, ребята отпетые. Вам придется забыть о вашем высоком происхождении и звании. В случае необходимости будете исполнять самую трудную и грязную работу. У нас особый мир и особая ответственность.

— Вас понял, командир! — отвечал Соколов, добродушно улыбаясь. — Я не боюсь труда. — Он был счастлив, ибо в саквояже ему удалось пронести на борт увесистую динамитную бомбу и взрыватель с часовым механизмом.

— А, вот и ваш непосредственный командир Георг Лутц! Георг, получай новобранца. Представь графа команде и покажи лодку.

Они вышли из командирской каюты.

Левый глаз Георга, подбитый во вчерашней драке, расплылся зелено-синим пятном и почти не открывался.

В отличие от командира Георг был очень уважителен. Он с некоторым подобострастием протянул руку Соколову. Уставился в переносицу Соколова единственным оком, предложил:

— Ну что, начнем с носовых отсеков?

Соколов заботливо произнес:

— Георг, надо порошок буры растереть в подсолнечном масле и этой кашицей мазать вот это, — показал пальцем. — Тогда синяк быстро пройдет.

— Если бура есть у врача, то воспользуюсь вашим советом. Но деретесь вы, полковник, замечательно. Научите?

Повсюду, занятые делом, пыхтели матросы. Каждый знал свой маневр, и никто никому, как показалось Соколову, никаких команд не отдавал — все действовали согласно расписанию.

— Уф! — прокряхтел Соколов, протискиваясь в люк между отсеками.

Георг бросал короткие реплики:

— В корме торпедных аппаратов нет — отличие нашей лодки. А там, в корме, электромоторный отсек и дизельный. Центральный пост. Справа — офицерские каюты, слева — кают-компания, справа — радиорубка, сюда не вздумайте ходить. Аккуратней, не стукнитесь, пролезайте сюда, в этот люк. Это наше царство, торпедный отсек.