Очередное мучительное пролезание, и Соколов оказался в вожделенном месте — боевом отсеке. На металлических стеллажах, закрепленных в оплетенные бугели, в два ряда лежали торпеды. Трое матросов осматривали аппараты, проверяли крепления торпед на стеллажах.

При виде Георга подчиненные вытянулись, с любопытством разглядывая гостя.

— Это летчик, полковник граф Соколов, он совершит с нами боевой поход. — Георг махнул рукой. — Продолжайте! — Повернул улыбающееся лицо к Соколову: — Как полагаете, где я провожу время между вахтами? — Похлопал по стальному боку торпеды. — Как раз на ней, на этом стеллаже. — Рассмеялся. — Кто спит с женщиной, а я с торпедой. Вот такая наша жизнь, привыкайте!

Соколов отозвался:

— Я сам выбрал себе это приключение. И я не желаю быть балластом, хочу какие-нибудь занятия… Тело требует движений.

— Если так, баталер выдаст вам все необходимое: робу — рабочую одежду, бушлат, «гнидник» — куртку с капюшоном и все, что положено. И покажет вашу каюту. Садитесь, граф, на рундук. Тесно? Согласен, в платяном шкафу просторней.

— Зато каюта отдельная.

Георг сказал извиняющимся тоном:

— Не сердитесь за вчерашнее. После нашей собачьей службы как не покуражиться на берегу? Это, сами понимаете, обычай, от прадедов идет.

— Нет, это вы должны извинить меня. Рукопашный бой случился по моей вине. — Он подумал: «Как странно устроена жизнь! Этого симпатичного парня и еще четыре десятка таких же, по сути дела, хороших людей мне придется пустить ко дну. Господи, вот это и есть самое страшное в службе разведчика: губить тех, к кому питаешь симпатию! Впрочем, о чем это я? Эти „хорошие люди“ без зазрения совести топят пассажирские и санитарные суда. Так что мы квиты!» Соколов многозначительно добавил: — Дорогой Георг, у нас у всех служба собачья. А что мужчина без военной службы? Так, фертик!

— Это верно! Война на море с обеих сторон теперь неограниченная, то есть без всяких правил. Сейчас выходим на свободную охоту в Балтийское море, там у нас вдоволь будет возможностей демонстрировать мужской характер, особенно когда в рубке находится… — Георг поморщился, не договорил.

— Мой друг, отметим выход в боевой поход! — предложил Соколов. — У меня есть ямайский ром…

— Замечательно — наслаждаться ромом, находясь под водой. Тем более после хорошей пьянки.

— Я почти не пью.

Георг зашелся в хохоте:

— О-хо-хо-хо! Вчера вы употребляли коньяк словно зельтерскую…

— Дорогой друг, для русского человека бутылка коньяку, что капля в море.

Георг согласно кивнул:

— Да, я бывал в Архангельском порту, погулял на берегу. Русские принимали такие дозы шнапса, какие для любого представителя цивилизованной нации стали бы, ха-ха, смертельными. Но выпьем, когда выйдем в море.

Баталер разместил Соколова в каюте — в крошечном застенке с рундуком и койкой-гамаком.

Гений сыска достал из пакета русские газеты и с острым любопытством стал просматривать их.

Судя по всему, на несчастной родине творились дела немыслимые, самые дурные. Забастовки на заводах и железных дорогах ширились, в Петрограде не хватало продовольствия, массовое дезертирство возрастало. Газеты с непонятным сладострастием писали о неподчинении солдат офицерам и даже убийствах последних. С ухмылкой повествовалось о широко вошедших в практику обысках — своего рода открытых грабежах, когда под видом народной милиции в богатые дома вламывались бандиты, насиловали служанок и хозяек, собирали и уносили все самое ценное.

Читал Соколов и о разграбленных и сожженных помещичьих усадьбах, об очередях за продовольствием, мылом, керосином и дровами. О демонстрациях, о необходимости «построить новую жизнь на демократических основаниях».

И фото, фото: толпы людей на площадях Петрограда — в солдатских шинелях и с ружьями за плечами, безусые курсанты из школы прапорщиков, штатские с флагами и лозунгами: «Долой монархию!», «Да здравствует свобода!», «Вся власть Учредительному собранию!», грузовики, набитые людьми в папахах и ощетинившиеся штыками… Везде бунтующие, не признающие законов и власти толпы.

На обложке «Нивы» за первое апреля репродукция картины художника Василия Сварога «Не уйдут! Ловля полицейских по чердакам». Какие-то оборванцы, перевязанные пулеметными лентами и в солдатских шинелях, ломятся на чердак. Желание их очевидно: пристрелить стражей порядка, которые пытаются спастись от оборванцев. И было ясно: сейчас выломают двери, застанут на крыше и чердаке загнанных несчастных полицейских и совершат пролетарский суд: перестреляют, а трупы сбросят с крыши.

(В советское время Сварог станет знаменитым, будет ласкаться к власти. В 1939 году на шести квадратных метрах холста он воспоет великого вождя, напишет шедевр — «И.В. Сталин и члены Политбюро ЦК ВКП(б) в Центральном парке культуры и отдыха имени Максима Горького в Москве». Картину закупит Третьяковка, эскиз — Музей революции, ее размножат в открытках, а живописец получит Сталинскую премию. У блюдолизов жизнь сытая!)

Соколов с ужасом думал: «За что убивают полицейских? Ведь они добросовестно, даже самоотверженно служили простым людям, были надежной основой порядка? Впрочем, убивают ведь не люди, а уголовники. А эти всегда ненавидят тех, кто с ними борется. Но для чего воспевать преступников, создавать о гнусных „подвигах“ картины и печатать в уважаемом журнале? И что стало теперь с моими товарищами по сыскной службе: с начальником Аркадием Кошко, фотографом Ирошниковым, с судебным экспертом Павловским? Их тоже отлавливают? А как без меня в Петрограде обходится больной отец? Он бывший член Государственного совета, стало быть, „буржуй и кровосос". А супруга Мари с маленьким сыном? Пока я, желая принести пользу России, гоняюсь за лодкой-убийцей, разнузданная чернь унижает и уничтожает моих близких? Несчастная Россия! Понять тебя не могу».

Гений сыска не мог знать, что неверная судьба уже вынесла приговор его близким.

Отлаженное усилиями миллионов российских людей государственное устройство сначала дало сбой, а потом и вовсе сломалось. Так ломаются часы тонкой работы и точного хода, когда неразумный варвар, который не знает цифр и не умеет определять время, разбивает часы камнем, и в стороны разлетаются колесики и пружинки.

То же самое произошло с одним из богатейших и величайших государств мира. Дикий варвар в лице самых дурных, испорченных завистью и жаждой власти неврастеников, при слабом противодействии власти, сломал сложную государственную машину, и теперь наступил хаос, полная разруха, разгул дурных страстей.

* * *

Старый граф, бывший член Государственного совета и приближенный двух последних российских императоров Николай Александрович Соколов мрачно сидел в громадной зале, в которой размещалась фамильная библиотека. Еще вчера вечером за стеклами шкафов заманчиво поблескивали золотым тиснением тысячи прекрасных томов на французском и русском языках.