Фон Шпелинг сказал:

— Непонятно, что вы, господин полковник, нашли хорошего в субмарине, в этой вонючей трубе?

Соколов со спокойной невозмутимостью отвечал:

— Я с давних пор интересуюсь подводными лодками. Еще в 1903 году с кронпринцем Генрихом мы в Киле совершили небольшой переход на «Форели».

Фон Шпелинг был трезвее своих откровенно пьяных товарищей. Он вздохнул, согласно кивнул рыжей головой.

— Приказ принца Генриха я, разумеется, выполню. Можете проделать с нами один поход, это больше девяти тысяч миль. — Просверлил страшным взглядом переносицу Соколова. — Но помните: это очень опасно, есть немалый риск погибнуть. Для нас, подводников, каждое возвращение на берег — милость Божья.

Соколов отвечал:

— На брусчатке Берлина ежедневно погибают или получают увечья от авто и лошадей более десяти человек. Но это не означает, что в Берлине нельзя жить.

Фон Шпелинг оценил находчивость русского. Он понял, что отделаться от этого полковника невозможно, и повернулся всем туловищем к командиру торпедного отсека, чуть насмешливо спросил:

— Георг, может, этот русский тебе сгодится? Здоровый как бык, пусть торпеды помогает грузить, какими топить русские посудины будем. О-го-го-го! — и громко зареготал.

Старпом Вальтер недобро усмехнулся, отозвался старой баварской пословицей:

— Летал, орел, высоко, да приземлился на дерьмо.

Первое знакомство с начальством «Стальной акулы» ничего хорошего не предвещало. Соколов начал размышлять: «Что сделать, чтобы расположить к себе этих обормотов?»

И тут насмешники сами пришли на помощь.

Фон Шпелинг поднял глаза на Соколова, кивнул на свободное место:

— Садитесь, граф! Выпейте с нами и считайте себя членом нашей команды. Завтра вам надо прибыть на «Стальную акулу» в ноль шесть утра. А сегодня гуляйте!

Соколов поставил на пол саквояж, снял шинель и повесил на стоявшую у столика вешалку. Он подошел к указанному месту и начал опускаться. В этот момент Вальтер резким ударом ноги вышиб стул из-под гостя. Соколов в последний миг сумел удержаться, не упал. Стул с грохотом закувыркался в проходе.

— О-хо-хо-хо! — Вальтер дико веселился собственной шутке, хохотал так, что на соседних столиках, сдвинутых вместе, за которыми сидели пролетарии моря — офицеры и матросы с тральщиков, вечные антагонисты аристократов-подводников, — повернулись в их сторону:

— Чего ржете, как почтовые лошади?

И тут весь зал стал свидетелем замечательного зрелища, о котором, сидя за кружкой пива в ганноверских кабачках или кёльнских кафе, очевидцы долгие годы рассказывали собутыльникам.

Соколов выпрямился во весь гигантский рост. В зале мгновенно наступила тишина. Русский богатырь спокойно, с каменным выражением лица шагнул к Вальтеру, склонился к нему и вдруг… оторвал его от пола вместе со стулом. Затем поднял несчастного над головой и, малость размахнувшись, швырнул старпома под высокий потолок.

Вальтер, беспомощно размахивая руками, со звоном и грохотом упал головой на стол соседей. Покатились на пол бутылки, разливая крепчайший ром. Старпом барахтался среди тарелок с закусками, колбасками и прочим.

Пахари моря, давно искавшие случая наложить тумаков подводникам, которым в рацион входили шоколад и красное вино, и не надо было дышать черной пылью, когда бросаешь в трюмы каменный уголь, обрушили на Вальтера град ударов.

— Зачем стол испортил? Вот тебе, камбала придонная, получай!

Командир торпедного отсека бросился на выручку, но тут же получил в глаз. Драка завязалась не шуточная, но силы были неравны, и подводники явно терпели сокрушительное поражение.

Фон Шпелинг равнодушно сосал сигару. За баталией он наблюдал лишь краем глаза. Других подводников, которые заступились бы за своих, в кабачке не оказалось.

Между тем командира торпедного отсека Георга, вместе со скатертью и тарелками, стащили на пол и теперь нещадно валтузили кулаками.

Фон Шпелинг с печалью взглянул на Соколова, укоризненно покачал головой:

— Видишь, русский, что ты наделал? Моих моряков бьют… Как же ты собираешься с нами в море идти? Неужели тебе не страшно?

— А зачем же они сдачи не дают? — искренне удивился Соколов. — Противников всего человек восемь, да и драться они не умеют, кулаками, словно торговки рыбного ряда, бессмысленно машут. — Он аккуратно снял с себя китель, отстегнул наградной крест, неспешно спрятал его в карман, перекрестился и вступил в сражение.

Атлет, вспомнив славные победы на боксерском ринге, шел вперед, с какой-то изящной легкостью наносил молниеносные удары: снизу или сбоку, в зависимости от обстановки.

Пусть ведает читатель: Соколов бил не в полную силу. Он не желал покалечить славных пахарей моря. Громадными кулаками, размером с добрый кочан капусты, с кажущейся легкостью он щелкал по их челюстям. Когда кто-то бросался на него, Соколов опережал атаку встречным прямым ударом.

Не прошло и минуты, как команда тральщиков в полном составе пришла в негодность: одни пребывали в нокаутах, тараща бессмысленные взоры в потолок, другие, морщась от боли, держались за челюсти, третьи выплевывали кровь вместе с зубами. Впрочем, для моряков всех широт драка — дело обычное и даже беззлобное, что-то вроде азартного перетягивания каната. И то, умение терпеть боль и давать сдачу — дело самое мужское, моряцкое.

Соколов помог и Вальтеру, и Георгу подняться с пола, усадил их на стулья. Те вытерли кровь с лиц, положили холодные примочки на ушибленные места. Выпили за знакомство, налили еще…

Тем временем поверженные соперники пришли в себя. Соколов подсел к ним. Поманил официанта:

— Битая посуда — за мой счет! И тащи выпить и закусить — за всех плачу!

* * *

Через пять минут, объединенные морем, смертельными опасностями и выпитым ромом, подводники «Стальной акулы» и моряки-тральщики сдвинули свои столы и громко распевали песню германских маринеров «Ходили мы походами, громили англичан…».

Громче всех пел граф Соколов.

В огромном небе бледнели звезды. Воздух пахнул весной.

Соколов, свежевыбритый, подтянутый и бодрый, с саквояжем в руках, появился на причале, где готовилась к отплытию «Стальная акула». Как и вчера, прежде чем он попал на причал, у него несколько раз проверили пропуск. Соколов усмехнулся: «Надо же, с какой секретной тщательностью охраняется субмарина!»

И вот перед гением сыска лежала громадная черная красавица, уже только своей изящной законченной формой вызывавшая уважение. Вахтенный матрос был, видимо, предупрежден: он приложил руку к форменной шапке.