— Выходи, — сказала она.

Пашка, ведомый собственными загребущими руками, помоталголовой и еще крепче прижал рюкзак к себе.

— Павел, ну ты же взрослый парень… ну нельзя же так…

Последующие за этим препирательства разрешились самымнеожиданным образом: рюкзак выскользнул из рук Пашки, но в Ленины руки так и неперешел, а шлепнулся наземь. И из него вывалилось все содержимое.

Включая пистолет.

Это было так неожиданно, что Пашка даже опешил. Еще более неожиданнойоказалась реакция самой Лены. Она так удивилась, как будто видела пистолетвпервые.

— Что это? — прерывающимся голосом спросила она.

Последующие десять минут заняли препирательства по поводупушки и обсуждение ее достоинств. Бедная Лена, ей было невдомек, что всю этувозню Пашка затеял исключительно для того, чтобы потянуть время и остаться сЛеной подольше. Но маневр не прошел, и пистолет, сверкнув напоследокмаслянистым вороненым боком, снова занял свое законное место в недрах рюкзака.

А потом Лена уехала.

И он снова остался один, в обществе бумажки с ее адресом ителефонами, совершенно бесполезной, если учесть, что домашнего телефона, хотя ипроживал он на улице Связи, у Пашки отродясь не было.

Сожаления по этому поводу заняли остаток вечера, пока их неперебил сумеречный страх, замешенный на близости паука дяди Васи Печенкина.Только теперь Пашке пришло в голову, что Лена заполучила вещи мертвого Нео непросто так. И что Печенкин, если не будет дураком, сразу же поймет, откуда ногирастут. Тонкие, как стебли, покрытые цыпками и царапинами Пашкины ноги. И естьсовсем не маленькая вероятность, что дядя Вася пожалует к Пашке.

Удавить за распустившийся не в меру язык, как и былообещано.

Перспектива быть удавленным вовсе не улыбалась Пашке: неулыбалась настолько, что находиться в доме не представлялось возможным. В доме,самым неожиданным образом превратившемся в мышеловку, было тихо, признаки жизниподавала только кухня. Там, на яростно выскобленном колченогом столе, стояламиска с остывшими оладьями, как салфеткой прикрытыми бабкиной запиской: «Ушлаза пенсией. Не балуй, холера ясная, ухи надеру». Почерк у бабки былраздражительным и воинственным, острые концы букв покалывали глаза, да что там— протыкали насквозь, и так и норовили насовать пенделей под ребра! Пенсионнаяэпопея была любимым бабкиным развлечением и занимала почетное второе место. Напервом, с большим отрывом, держались показательные выступления в главноммартышкинском продмаге — по поводу цен, канувшего в Лету социализма, восторжествовавшегокапитализма, сдачи хохлам Крыма и неизбежной победы Коммунистической партииРоссийской Федерации на местных выборах. Радость свободного волеизъявлениявыпадала бабке нечасто, раз в месяц, так что она использовала трибуну местногоотделения связи на полную катушку, сидя там до самого закрытия.

А до закрытия оставалось прилично, и все это время емупридется трястись в ожидании карающей десницы дяди Васи.

Непрестанно думая об этом, Пашка сожрал пару оладьев, нокорм оказался не в коня: оладьи самым бессовестным образом подпитали еще неоформившиеся Пашкины страхи, придав им пугающую законченность. И призрак паукадяди Васи снова поднялся во весь рост. Оставаться в доме одному, ожидая, покадядя Вася не накроет его, тепленького, паутиной, не окуклит и не сунет в пасть,было выше Пашкиных сил.

И потому, наскоро проглотив еще одну бабкину оладью, Пашкапроскользнул на соседний участок, принадлежавший отставному артиллеристуКикнадзе, после чего оказался на идущей под тупым углом к улице Связи улицеКипренского. Улица Кипренского плавно перешла в Лесную, и дядя Вася несколькоотдалился.

Еще больше он поблек после железнодорожного полотна инижнего шоссе на Сосновый Бор. А на подступах к лодочному кооперативу «Селена»исчез вовсе. И только теперь Пашка сообразил, что машинально повторяет путь,который они совершили с Леной несколько часов назад. Он даже нашел следы ихсобственных ног в вязкой, но уже подсохшей глине возле залива:

Би-Пи мог быть им доволен. Там в тени вислоусогобульдожистого вояки он просидел над следами довольно продолжительное время,отметив про себя, что нога у Лены совсем маленькая, ненамного больше егособственной ноги. Странные чувства теснились в его груди, он отдал бы все,чтобы защитить эти неуверенные отпечатки, вот только таких подвигов от него нетребовалось.

И последующего шага от него не требовалось тоже — но все жеон совершил его.

Он и сам не мог объяснить себе, почему так произошло: ужслишком внезапно закончилась полоса прибрежного кустарника, уж слишкомнеожиданно в глаза ему ударило низкое закатное солнце, уж слишкомпритягательным выглядел в его лучах «Посейдон».

Ну да.

Лучшего укрытия от дяди Васи и придумать было невозможно.

Конечно, оставалась еще «Такарабунэ», но где гарантии, чтотам не бродит дух Нео?

Или дух приятеля яхтсмена-задрыги, погибшего во времярегаты, — кажется, именно о нем Лена говорила с Сергеем сегодня днем. Австречаться с духами вовсе не входило в Пашкины планы. «Посейдон» — делодругое, никаких духов на нем отродясь не водилось, романтическим «летучимголландцем» это на совесть сработанное корыто не станет никогда. А вотвременным пристанищем для Пашки — вполне-вполне.

Странное дело, «Посейдон» отталкивал Пашку и притягивалодновременно. Быть может, все дело было в вымпеле, развевающемся на мачте? Онтак живо напомнил Пашке Нео, что на глаза навернулись слезы, которые Пашка,устыдившись, отнес к прихотям ветра с Залива. Ветер и правда усиливался, онпригибал к земле кустарник и почти сдувал Пашку с насиженного места.

Но сдуть так и не успел: в таунхаузе зажгли свет.

Стало быть, Сергей там, и на яхте никого нет. А стало быть,путь свободен.

Согнувшись в три погибели и петляя как заяц, Пашка добралсядо яхты и вскарабкался на нее, ухватившись за свисающий конец каната. И сразупочувствовал себя как дома.

Яхта.

Вот этого ему и не хватало.

Держась руками за борта и замирая от сладкого покалывания всердце, Пашка прочесал почти всю яхту — до самого носа — и вернулся попротивоположному борту. Сумерки только спустились, и он без труда нашел входвовнутрь, отмеченный крутыми ступеньками. Но благопристойно спуститься по нимне удалось: на второй у него соскользнула нога, и Пашка ввалился в салон,протаранив лбом дверь. В узеньком коридорчике было тихо и одуряюще пахло каким-тоароматизированным табаком. Этот запах сразу же шибанул Пашке в голову и насекунду отвлек от внутренностей яхты, слабо проступающих в сумерках. Справа отнего находилась небольшая кухонька с самой настоящей газовой плиткой, а чутьдальше, по обеим бортам, — каюты. Вернее, отсеки, отделенные от коридораузкими фанерными перегородками. Пройдя вперед, Пашка заглянул в один из них.