Отсек напоминал маленький кабинет небольшой, привинченный кполу стол, книжная полка над ним, стопки каких-то брошюр, развернутая карта,небольшой магнитофон «Sony» и маленькая, тускло блестящая коробочка, которуюПашка вначале принял за плейер. Наверное, это и был плейер, вот тольконаушников к нему не просматривалось. Пашка повертел диковинку в руках, что-тонажал, и передняя панелька отскочила, явив на свет божий небольшую кассету. Тоесть кассету, гораздо меньшую, чем обыкновенная аудиокассета.

Далеко шагнула техника, ничего не скажешь.

Расстаться с чудной коробочкой у Пашки не хватило сил,очевидно, бациллоноситель Печенкин заразил его страстью к чужимсимпатягам-вещам, гад такой! Нет, о том, чтобы красть плейер, Пашка и непомышлял, он просто обнаружил себя с ним в отсеке напротив кабинета.

В этом отсеке находилась кровать, покрытая веселенькимразноцветным пледом. А прямо над изголовьем была привинчена небольшая полка скрошечной моделью корабля.

Здесь он и останется, пожалуй! Шиш тебе, паук Печенкин,попробуй-ка найди!..

Подогреваемый этой мыслью, Пашка плюхнулся на койку,пристроил плейер на груди, забросил руки за голову и принялся думать осегодняшнем дне, в котором он наконец-то нашел Лену. Правда, плата за этот деньоказалась слишком высока — бедолага Нео! — но с другой стороны,встретились-то они не случайно. Нео был другом Лены, а теперь и Пашка стал еедругом: вот и выходило, что как будто Нео завещал Лену Пашке.

Беречь и охранять.

Осознание этого обдало Пашку горячей волной, тут жесмешавшейся с волнами, ласково облизывающими корпус за обшивкой.

Должно быть, это и подействовало на Пашку, и он, наплевав напо-кошачьи вкрадчивые следопытские заветы Би-Пи, заснул.

Самым предательским образом.

А проснулся от голосов наверху, какого-то подозрительногостука о борта и приглушенных шагов. Звук шагов усилился; очевидно, кто-то, каксовсем недавно Пашка, спускался в жилой отсек. На то, чтобы сообразить, что онпопал в ловушку, у Пашки ушло несколько секунд. Еще столько же занялстремительный марш-бросок под кровать: щель между полом и койкой была узкой, иПашка протиснулся в нее — с трудом, но все-таки протиснулся. И едва успел распластатьсяпо полу, как вспыхнул свет.

Мимо него продефилировали женские ноги в аккуратныхперепончатых босоножках без каблука. Что-то такое было в этих ногах —завораживающее, иначе не скажешь.

Им как будто хотелось оторваться от земли и взлететь, им какбудто было скучно и приходилось самим себя развлекать. Что ноги и проделалипрямо перед Пашкиным замершим носом: они сделали несколько довольно странныхдвижений, подпрыгнули и хищно вытянули носок — как раз в сторону койки, подкоторой хоронился Пашка.

Потом он услышал звук открываемого ящика, легкий стеклянныйзвон и звук наливаемой жидкости. И — голос, идущий с той стороны, откуда толькочто появились эти чудные птичьи ноги.

— Мне баккарди, бэби!

— Пошел к черту, — парировала владелицаног. — Руки есть, сам и нальешь!

— Да что ты злишься, в самом деле? Все же хорошо, заэто стоит не только баккарди хряпнуть.

— Идиот. Вы оба — идиоты.

— Ну, успокойся, пожалуйста!

— И не подумаю успокаиваться, Игорек! Если ты думаешь,что мы проскочили, ты глубоко ошибаешься. Я видела этого волкодава, он такпросто не отцепится.

— Я тоже видел, ну и что. — В мужском голосесквозила какая-то хмельная испуганная отвязанность. — Прост, как правда.

И никакой фантазии. И лоб в два пальца.

Да и потом — у тебя железное алиби.

При слове «алиби» Пашка дернулся, попытался сжаться в комоки подпихнул задом низкую койку. И тотчас же над его головой тонко звякнулапружина, а под боком — что-то тихо щелкнуло. Совсем неплохое звуковоесопровождение для пугающего «алиби». «Алиби» всегда паслось неподалеку от местапреступления, прятало клыки и притворялось парнокопытным — и было связано сопасностью для жизни.

Картины из жизни алиби Пашка неоднократно наблюдал поВиташиному видаку, и от него же, от видака, знал простое правило: чем железобетонноевыглядит алиби, тем оно подозрительнее и тем больше вероятность, что к титру«THE END» от него камня на камне не останется.

Продолжить вереницу мыслей об алиби Пашке не удалось, а всепотому, что женский голос бичом хлестнул по голосу мужскому:

— Кретин! Какое алиби? Я ничего не знала об этом,ровным счетом ничего!

— Ну ты же не будешь отрицать, что все к лучшему? Тысохранила работу, а могла бы пролететь со свистом. А так — ты белая и пушистаяи к тому же примадонна. И все это — заметь, все, сделано не твоими руками.Зачем же так возмущаться? Наоборот, нужно в ножки поклониться нашему санитарулеса…

— Кстати, где он?

— Кто?

— Да санитар этот хренов.

— Паруса ставит. Не ты же будешь это делать, правда?..

Только теперь Пашка сообразил, что качка усилилась, а волныстали бить в борт настойчивее: яхта набирала ход.

— Дурацкая идея с этим выходом… Как будто нельзя былона берегу поговорить.

— Можно. На берегу поговорить можно. — Мужскойголос не покидало горячечное веселье. — Вот только вокруг дома вся времякакие-то люди вертятся… Живо интересующиеся происшедшим. Серж как раз сегоднядвоих таких выпроводил — бабу и мальчишку. Назвалась хорошей знакомой покойногоРомы, между прочим.

— Что ты говоришь? И как же зовут эту хорошую знакомую?

— Не помню точно.., кажется, Лена…

Упоминание о Лене, к тому же идущее из чужих и явновраждебных уст, заставило Пашку вздрогнуть: нет, не зря ему с самого начала непонравился задрыга-яхтсмен, не зря!

— Лена? — злобно озадачился женский голос. —Что-то я не припомню таких червонных дам в его колоде… И когда только успевал,подлец… Скотина… Сукин сын!

Мужской голос выдержал паузу, после чего разразился совсемуж непотребным, почти бабьим хихиканьем:

— А ведь ты его до сих пор ревнуешь…

Даже мертвого… А ведь столько лет прошло. Пора быуспокоиться, Лика.

После столь умиротворяющего призыва в помещении наступиладолгая тишина, которую нарушило легкое позвякивание: очевидно, бутылки о крайстакана.

— Что ты можешь знать обо мне, идиот? — процедилаженщина между глотками. — Я его любила. И что вы вообще можете знать очувствах? Мужики…

— О-о… Прямо мексиканский сериал, домохозяйки будутрыдать, плакать и обрывать пуговицы на халатах! Возможно, ты его и любила, ноэто не мешало тебе использовать его вслепую.

— Но ты же знал его… Знал… Он никогда бы не согласился.Никогда. А у кого еще не было проблем с таможней… При его-то славе…