Вчера, когда медсестра Юля случайно проговорилась, что мужОльги – сам профессор Бороданков, Оборин испытал такое чувство, будто егооблили ведром ледяной воды. Так бывало всегда, когда ему внезапно открываласьнеприятная правда. Весь день он потратил на то, чтобы вспомнить все мельчайшиедетали, касающиеся его отношений с Ольгой. Историю их знакомства. Ложь проревнивого мужа, который знаком со всеми сотрудниками отделения и непременноузнает, если Ольга будет встречаться с Обориным. Почему нельзя было прямосказать, что муж работает в том же отделении? Это выглядело бы куда болееубедительным, чем сказки про знакомство с персоналом.

На этой мысли Оборин запнулся, потому что понял: в этомчто-то есть. Сказать ему правду о муже было бы намного разумнее и проще. Муждействительно знаком со всеми в отделении и в любую минуту может узнать, чтожена не находится на дежурстве, а убежала на свидание. Почему же Ольга пошла поболее сложному пути? Найдя ответ на этот вопрос, он поймет и все остальное.

К обеду Оборину показалось, что ответ найден. Правда оработающем в отделении муже могла помешать только в одном случае: в случае,если Ольге непременно нужно было заполучить в отделение Юрия. Но зачем? Муждолжен быть ревнивым, поэтому встречаться им возможности нет. Единственныйвариант, который, кстати, придумал сам же Оборин, – это клиника, гдеработает Ольга. Но и этот вариант отпадает, если там каждый день находится еемуж. Значит, факт наличия мужа рядом надо скрыть. Но из этого неумолимовытекает, что Оборин почему-то обязательно должен был появиться в отделении. Ик решению, которое казалось ему самому остроумным и оригинальным, его подвелиза ручку, как маленького ребенка – к витрине с игрушками.

Разгневанный обманом, он мыслил четко и последовательно.Первое время он чувствовал себя здесь прекрасно, потом Ольга сказала, что нужноскрыть это от доктора, иначе не будет оснований здесь находиться. И сразу жепосле этого Юрий стал чувствовать себя хуже. Ему что-то подмешивают в микстуру.Значит, микстуру он больше пить не будет, с этим понятно.

Потом появился Сережа, напичканный знаниями о шахматныхпартиях и делающий какие-то совершенно идиотские ошибки. Оборин стал вспоминатьсыгранные с Сережей партии, но вместо этого почему-то все время вспоминал оТамариной машине. Образ зеленых «Жигулей» настойчиво возникал перед глазамикаждый раз, когда он припоминал, о чем шел разговор в тот момент, когда Сережаделал очередной дурацкий ход и одним махом проваливал вполне приличную партию,которую можно было бы достойно и не теряя лица свести вничью.

Весь вчерашний день Юрий Оборин провел в тяжких раздумьях отом, кому же понадобилось и зачем устраивать этот грандиозный обман. Онпонимал, что влип в какую-то темную историю и связано это с внезапным появлениеми исчезновением Тамары Коченовой. Чего ж там Томка намудрила такого? Видно,что-то серьезное.

После одиннадцати снова пришел Сережа, неся шахматную доску.Юрий чувствовал себя не хуже, чем вчера, микстуру, которую приносили в обед и вужин, выливал в раковину, но предусмотрительно сказался нездоровым и дажеизвинился за то, что будет играть, лежа в постели.

Он решил поставить эксперимент, чтобы проверить собственныедогадки, которые казались ему самому вполне логичными, но столь женевероятными. «Я заставлю его сделать ошибку точно на двадцать пятом ходу. Нераньше и не позже, именно на двадцать пятом. Если мне это удастся, значит, моядогадка верна», – сказал сам себе Оборин.

Сегодня он играл белыми и строил партию таким образом, чтобык двадцать пятому ходу позиции черных оказались заметно сильнее. Поддавкиустроил, иными словами. И с легкостью дал себя втянуть в затеянный Сережейразговор о странностях любви и непредсказуемости женщин, стараясь при этом незабывать считать ходы, поскольку играли они по-любительски, без часов и беззаписи.

– Расскажи мне о своей невесте, – попросил Оборин.

– Неужели вам интересно? – удивился Сережа.

– А почему нет? Ты же все время расспрашиваешь меня омоих женщинах, значит, тебе интересно. Вот и мне тоже.

– Ну что вы, Юрий Анатольевич, сравниваете, –рассмеялся юноша. – Я вас расспрашиваю, как подмастерье расспрашиваетмэтра. Впитываю ваш опыт, учусь у вас. А вам что толку от моей Аленки?

– Толку никакого, тут ты прав, – согласился Юрий,отметив про себя, что Сережа сделал семнадцатый ход. – А тебе можетоказаться полезным. Помнишь старый анекдот о том, как муж пришел в милициюподавать заявление об исчезновении жены? Милиционер его просит перечислитьприметы, и муж говорит, мол, маленького роста, ноги кривые, волосы реденькие,глаза косят, зубы железные наполовину, голос визгливый. Перечислял, перечислял,а потом махнул рукой и говорит: «Да ну ее, гражданин начальник, не ищите вы этудуру, черт с ней».

Сережа хохотал так заразительно, что Оборин на какое-то времядаже усомнился, а прав ли он, подозревая мальчишку в участии в заговоре. Тольколюди с чистой совестью умеют хохотать так весело и самозабвенно. Впрочем,эксперимент на то и задуман, чтобы это проверить.

До двадцать второго хода Оборин терпеливо слушал, какаячудесная Аленка, какая добрая, умная и красивая. У него оставалось три хода длятого, чтобы реализовать свою задумку. На двадцать третьем ходу он «неосторожно»открыл своего ферзя, и Сережа, конечно же, немедленно кинулся атаковать.Двадцать четвертым ходом Оборин пожертвовал коня, после чего преимуществочерных на доске стало очевидным даже младенцу. И наконец на двадцать пятом ходуон «открыл» своего короля, создав по меньшей мере две возможности для Сережиобъявить шах. Это был решающий момент, к которому Оборин тщательноподготовился: шах белому королю можно было объявить, сделав ход либо слоном,либо ферзем. Оба решения были ошибочными, а оба таких соблазнительных хода велик катастрофическим последствиям для черных, ибо две эти фигуры были краеугольнымикамнями обороны, выстроенной для защиты черного короля, и перемещение их подоске далеко вперед создавало такую брешь в обороне черных, сквозь которую могпролезть даже живой слон, а не то что шахматный. В принципе такой исход можнобыло легко предвидеть, если просчитать ситуацию хотя бы на три-четыре хода, чтобыло бы под силу даже не очень умелому новичку. И вот, сделав свой двадцатьпятый ход, Юрий Оборин зевнул и заявил:

– Слушай, у тебя внутри не слиплось от такогоколичества сиропа? Уж больно сладко, даже подозрительно.

– Но она такая, Юрий Анатольевич, я ничего невыдумываю. Она действительно замечательная девушка.

– Ладно, жених, давай будем заканчивать разгром немцевпод Полтавой. Я, видно, и впрямь сегодня не в форме, на доске черт-те чтоустроил. Ставь мне мат в три хода, и буду отдыхать. Что-то мне последнее времянездоровится, старею, наверное.

– Да что вы, Юрий Анатольевич, в ваши-то годы! –искренне возмутился Сережа. – О какой старости вы говорите? Побойтесьбога.

– А что ты думаешь, – уныло вздохнулОборин. – Вот ко мне недавно моя бывшая подружка забегала в гости, Тамара,ну помнишь, я как-то тебе про нее рассказывал. Так у нее за четыре месяца двасердечных приступа было, даже «скорую» вызывали. Она тоже все удивлялась, мол,молодая совсем, тридцать лет только-только исполнилось, а врач, который со«скорой» приезжал, сказал ей, что здоровье люди набирают только до семнадцатилет, а уж начиная с восемнадцати в основном теряют. Правда, у Томки жизньбеспокойная, нервная, вечно она в какие-то передряги попадает…