так настороженно относится к Ахмеду бин Валиду. Причина, по которой он выбирается из дворца в моем облике.

Айша тоже нахмурилась.

– Какая мне разница, что ты думаешь! Я не обязана ничего тебе говорить.

Она высокомерно посмотрела на него и отъехала подальше.

Позже, когда они уже разбили лагерь, Мазен устроился на краю оазиса под финиковой пальмой, любуясь отраженными в воде звездами. Мазен играл роль своего брата, когда оказался в подобном месте в первый раз. Сейчас он снова стал Мазеном-и-порой-Юсефом – бесхребетным принцем, который не в состоянии даже добиться откровенности от собственных подданных.

– Не спится, принц?

Из раздумий его вывела купец, которая внезапно оказалась рядом и смотрела на усыпанную звездами воду. Не глядя на него, она сказала:

– Напоминает о доме? О дворцовых прудах, созданных из крови джиннов?

– Это несправедливо, – негромко ответил он. – Я не убил ни одного джинна. Почему ты решила, что у меня убеждения, как у моего брата?

– А почему мне было не решить именно так? Вы оба – лжецы, и отец у вас общий.

От этого обвинения у него оборвалось сердце. Он надеялся, что Лули начала видеть его самого, без всяких масок. Но, наверное, как бы это ни было огорчительно, не стоило удивляться, что ее враждебное отношение к его родне отразилось и на мнении о нем самом.

Однако Лули удивила его, добавив:

– По крайней мере, так я сказала бы до того, как услышала тебя на базаре. – Она наконец посмотрела на него. – Мои родители говаривали, что история может открыть сердце рассказывающего. Я вижу в тебе эту истину. Когда ты делился историей своей матери, я услышала ее оптимизм, отразившийся в твоих словах. Ты не похож на Омара.

Мазен судорожно сглотнул. Почему у него сердце готово выскочить из груди?

– Надеюсь, что нет. – Его взгляд снова устремился к воде. – В любом случае Хаким мне ближе Омара, а с ним у нас вообще нет общей крови.

– И вы двое всегда были близки?

– Всегда. С тех самых пор, как он появился во дворце.

Мазен вздохнул и поник. Он уже давно не вспоминал те времена, когда проводил время со всей семьей. Вспомнились совместные трапезы в дворцовом саду, ежевечерние рассказы матери. То, как улыбался отец – с открытой радостью в глазах. Как Хаким бродил по саду, с блестящими глазами и свободный, показывая разные цветы и описывая их Мазену.

– Когда моя мать была жива, дворец был для нас убежищем, а не тюрьмой. – У Мазена сорвался голос; ему пришлось замолчать и глубоко вздохнуть. – Тогда мой отец тоже был совсем другим человеком. Он был добрее, терпеливее. Мама снова научила его доверию, после… Ну, ты знаешь.

– Убийства жен, – прошептала купец. – Он и правда так и не объяснил, почему это делал?

Мазен молча покачал головой. Слухи неизменно утверждали, что его недоверие пробудила мать Хакима, но ему всегда казалось, что это не вся правда. Сам султан об этих убийствах никогда не говорил. Мазен подозревал, что и не заговорит.

– Шафия была просто чудом, раз смогла его изменить, – сказала Лули.

– Да. – Он подтянул колени к груди и положил на них подбородок. – В то время и отец был чудесным человеком. Его не интересовали джинны и реликвии. Он говорил об искуплении.

«И я хотел стать таким, как он».

Он заметил, что купец краем глаза смотрит на него, и изумился, когда она сказала:

– Ну, если кто-то и может показать ему, что такое искупление, то это ты.

Мазен вскинул голову:

– Я?

Купец пожала плечами.

– На мой взгляд, ты вполне мог бросить меня в развалинах, но ты за мной вернулся. А когда я спросила тебя насчет Имада, ты ответил честно. – Ее губы изогнулись. – Я вижу, что тебя легко прочитать.

– Ты тоже меня спасла. Дважды. – Он вздохнул. – Именно мой отец отправил тебя на эти поиски. Я могу хотя бы попытаться сделать так, чтобы ты уцелела.

Купец фыркнула и отвернулась.

– Честность – твоя слабая сторона, принц. – Она помолчала. – Но она же и настоящее сокровище. Не надо недооценивать свою способность влиять на других людей.

Она оставила его размышлять над этими словами.

58

Айша

Порой по ночам, когда Айша оставалась одна, пустыня начинала говорить с ней о смерти. Она слышала далекие крики душ, погребенных под песками, и шепот реликвий, потерянных во времени. А иногда, когда позволяла своим мыслям течь свободно, слышала голос из воспоминаний, которые ей не принадлежали. Он был тихим, напевным и полным смеха.

Закрывая глаза, она могла увидеть того, кому этот голос принадлежал: высокого красивого мужчину с яркой улыбкой. И хотя она его не знала, сердце у нее все равно начинало петь. «Моя Королева. – Он брал ее руку и целовал костяшки пальцев. – Люблю тебя, хабибти. Всегда и навечно».

Однако это воспоминание разрушалось, сменяясь картиной, где ее возлюбленный истекал алой кровью на песке и вопил под пытками соплеменников. «Предатель, – говорили они. – Неверный». И он умирал, ее бесценный Мунакид, распростертый в луже своей крови, а они шли за ней… А она не могла дышать, и были только ярость и печаль – такая глубокая, что ей не было конца.

– Хватит! – захрипела Айша. Она тяжело дышала, глаза застилали слезы. – Хватит!

Она вынырнула из воспоминания с криком и, дрожа всем телом, попыталась справиться с чужими эмоциями. Она сдвинула брови, злясь на то, что даже сейчас образ человеческого возлюбленного ифрита остался перед глазами. Она вспомнила это имя – Мунакид. Так звали человека, который, по преданию, спас мир от Королевы Дюн.

В ее голове фыркнула ифрит: «Мунакид спасал только меня. – Она помолчала. – Но наше время не могло длиться долго. В итоге его племя нас убило».

Когда ифрит в первый раз показала Айше это видение, в Дхиме, вор не смогла его расшифровать. Теперь, когда все ответы были перед ней, ей больше всего хотелось о них забыть.

– Мне все равно, – сказала Айша, но голос ее был хриплым от слез.

Выругавшись, она вскочила и стала расхаживать туда-сюда. Позади нее находились шатры, расставленные ими на ночь. Она знала, что Кадир не спит. Уходя со стоянки, она почувствовала его взгляд.

Ифрит у нее в голове хихикнула. «Знаешь, в то время меня звали Наджи. Я заключила сделку с человеческой девицей – такую же, как с тобой. Мы были единым целым, Наджи и я».

Айша содрогнулась. Очень трудно было отмахнуться от того, что ифрит внедрилась в ее разум, ведь очень часто ей не удавалось провести границу между их мыслями. Верная своему слову, Воскреситель не заставляла ее делать что-то против ее воли, но какое это имело значение, если ее присутствие все равно продолжало подтачивать автономность Айши?

– В легендах говорится не так. Рассказывают, что ты ее обманула и украла ее тело.

«Ну и что? Ваши человеческие легенды порождены