Теперь о чинах. Тут оппонент единственный раз сказал хоть что-то положительное в мой адрес, даже с некоторым удивлением: «В некоторых местах у автора наблюдается осведомленность о существовании чина полковника ВД (помимо армейского полковника). Существенно, скажем так, различные чины» (с. 87). Далее тональность г-на Корягина несколько изменилась: «Помимо собственно есаула… автор использует и “вариации на тему”: полковой есаул… войсковой есаул… и зауряд-есаул… Понимает ли автор различие этих чинов? И, кстати, на какого читателя он рассчитывает? Думаю, что очень немногие могут разобраться в подобных тонкостях» (с. 88).

Соглашусь, немногие. Я, например, не знаю ни одной специальной работы, посвященной казачьим чинам ХVIII в. Поэтому с интересом прочитал все немногое написанное по этому поводу г-ном Корягиным. Хочу сделать несколько уточнений. Говорить собственно об офицерских чинах у донцов можно лишь применительно к ХIХ в., вернее с 1798 г., когда казачьи чины юридически были приравнены к армейским. Были, конечно, многочисленные исключения (об этом написано в тексте книги). Не случайно, даже в ХIХ в. донские офицеры по старинке именовались чиновниками Войска Донского. В ХVIII столетии различия между казачьими и армейскими командирами были разительными. Не говоря о внешних атрибутах и наградах (у казаков ― именные золотые медали, сабли, жалованные ковши), казачья старшина имела неопределенный правовой статус, который регулировался как внутренними установлениями Войска, так и имперскими законами. Поскольку подавляющее большинство генералов 1812 г. начинало службу в ХVIII в., то я старался крайне осторожно применять термины «офицер», «первый офицерский чин», но иногда приходилось использовать их из-за ограниченности используемого в те времена словарного запаса.

В ХVIII столетии, как я сам понимаю, чины (их скорее можно назвать званиями) долгое время оставались неразделенными с должностями, существуя как бы параллельно. То есть, занимая должность, человек автоматически получал чин, хотя и не во всех случаях (войсковой, наказной, походный атаман, походный есаул, звания старшины и др.). Поэтому вряд ли можно считать в ХVIII в. квартирмейстера, как полагает мой оппонент, офицером. В лучшем случае, его можно приравнять к полуофицерскому чину. Кроме того, это скорее была должность, по которой его и именовали. Из генералов только С. Ф. Балабин в свое время имел отношение к этой должности, о чем написано в биографическом очерке о нем: «в 1783 г. занял должность полкового квартирмейстера».

Кроме того, мне было указано на неточности терминологического характера: «Дважды применительно к получению чина используется слово досрочно… Этот термин, имеющий совершенно определенную смысловую нагрузку никогда не употреблялся в ФС. Также к чину применяется слово назначен (?)» (с. 88). Что ж, разберем 5 постранично указанных примеров. Согласен, термин «досрочно» имеет определенную смысловую нагрузку. Но он часто использовался и используется военными историками. Передо мной же стояла задача не публикаций формулярных списков, а написания биографий. В указанных примерах с П. М. Грековым и Н. В. Иловайским мною четко обозначено как досрочное ― производство за отличие в боях, причем в армейские (а не казачьи) чины. Неужели моему оппоненту неизвестно, что в армейские чины производили по старшинству (за выслугу лет), или за отличие (то есть досрочно)? В это поверить не могу. Далее, насчет чинов. Правильно, в чины не назначают. В случае с А. Д. Грековым, я указал, что 6 марта 1766 г. он был назначен полковым есаулом. Применительно к дате, думаю это вполне оправданно, поскольку должность и чин тогда еще строго не различались. Но обещаю, учитывая критику и во избежание ее, во втором издании книги эту фразу переделать. Но в двух случаях (с М. В. Власовым и И. К. Красновым) г-н Корягин явно перегнул палку. Мной было указано, что каждый из них в свое время был назначен полковым писарем. Из выше процитированного отрывка следует, что мой оппонент под полковым писарем понимает не должность, а чин, и по этой логике фраза должна бы строиться следующим образом: «получил чин полкового писаря» или «произведен в полковые писари». У каждого автора свой стиль. Г-н Корягин употребляет такие обороты, я предпочитаю другие.

Создается впечатление, что в критическом отзыве явно не хватало негативного материала. Г-н Корягин, рассматривая на с. 88, как я понял, мои ошибки по поводу получения чинов Балабиным С. Ф. и Грековым А. Е., привел данные, аналогичные моим. В случае с Грековым С. Е. он сослался на «Военную галерею Зимнего дворца» (как уже я указывал, правильно она называется «Военная галерея 1812 года»). Даже неудобно говорить, что какие-либо сведения об этом генерале в данном издании отсутствуют, поскольку из шести Грековых в галерею попал только один ― Т. Д. Греков. Ума не приложу, как об этом не знал такой знаток генеральских биографий как г-н Корягин. Далее, он взял данные о получении чина есаула Т. Д. Грековым 5 ноября 1788 г., а затем (используя эту информацию) указал, что С. Е. Греков в есаулы был произведен 5 ноября 1788 г., а не 14 февраля 1788 г. (как написано у меня). В случае с М. И. Родионовым он написал, что «произведен в генерал-майоры 22 ноября 1813 г. (РГВИА. Ф. 489. Оп. 1. Д. 3602), а не 31 октября 1813 г.» (с. 87). Но у меня-то указана другая дата (с моей точки зрения более точная) ― 31 октября 1812 г. Эти примеры еще раз демонстрируют «умение» моего оппонента «работать» с источниками и литературой.

Подытожим, чего же добился г-н Корягин в своем критическом разборе. Обвинив меня в ошибках и неточностях, сам наделал их в большом количестве, обнажил собственные слабости и показал незнание многих азов, необходимых при изучении истории. Чего стоит только одно его феноменальное заявление об основании Новочеркасска в 1801 г.! Большинство-то по старинке полагает, что основателем донской столицы был граф М. И. Платов. Но в 1801 г. еще был жив прежний атаман ― Василий Петрович Орлов. Не ему ли принадлежит честь основания Новочеркасска? Тогда, безусловно, г-ну Корягину принадлежит открытие, доселе неизвестное донской краеведческой науке. Можно еще привести несколько аналогичных примеров из его текста, но я не ставлю перед собой задачи давать оценку моему оппоненту как историку, ибо он делает это собственноручно, лучше других.

В целом непримиримая и целеустремленная критика, а, вернее, желание любыми способами дискредитировать своего коллегу, заставляет меня предполагать, что осуществленный г-ном Корягиным разбор имел совсем иные причины, весьма далекие от желания установить истину. Поэтому у меня и возник вопрос ― зачем ему понадобилось писать подобное?

Интересно, а как он относится к другим историкам? Приведем весьма значимые примеры. Мне известно, что г-н Корягин состоял в историко-родословном обществе. Вот его весьма экстравагантная оценка деятельности своих коллег по генеалогии: «помимо “ерзания” по рюриковичам (туда-сюда) можно найти и другие области» (с. 74). Понятно, он не захотел “ерзать” и решил заняться донскими делами. В одном из примечаний (где демонстрируются авторские знания литературы о Доне) можно прочитать очень любопытную фразу, опять же выигрышно характеризующую моего оппонента: «Те, кто считает себя “продвинутыми” в данном вопросе (например, банда веселых старичков под руководством В. Д. Батырева, мучающаяся навязчивой идеей осчастливить народ «Казачьей энциклопедией») козыряют тем, что знают о существовании части № 2 (Донцы ХIХ века), которая издана не была» (с. 80). Тут можно было бы обойтись и без комментариев. Но становится очевидным, что не любит г-н Корягин тех, кто много знает о книгах по донской тематике. Правда, непонятно, чем не угодил ему (действительно уже пожилой человек) В. Д. Батырев? Конечно, можно по разному относится к делу, которым занимается его группа, но называть ее «бандой»? Неужели они, даже еще не написав энциклопедии, действительно ограбили г-на Корягина? Вообще-то, в стародавние времена на Дону за такие шутки по отношению к старикам строго наказывали. Как? Я думаю, мой оппонент, считающий себя потомком донского дворянина, хорошо знает.