то Аня иногда как-то зависала: она могла застыть у окна на полдня, созерцая какую-то звенящую точку в пространстве, или часами перебирать фотографии с отсутствующим лицом. Ее влекло все пустое и заброшенное: пустые дома, где никто не живет, ржавые пустые вагоны, вросшие в мучнистую или травянистую землю, пустые скверы, откуда скверная погода изгнала гуляющих, пустые черные детские площадки, оживленные только скрежещущим визгом качелей.

  Вся твоя жизнь

  Это сон пустого леса у моря.

А в остальном до того дня, когда умер Майкл Джексон, сестры обитали, как прочие девочки: шалапутили, моросили, тихо кошмарили на местности, зависали на подъездах с ровесниками, получали призы за спорт, подтарчивали по-детскому на случайной шняге, фотографировали себя с вытянутой руки на мобильник, втирались в доверие к жирным бакланам и тощим диджеям, шлялись на рощу, курили местную, втирали пустой грев по цепочке, мялись у клубов на фейсконтроле, висли на районе, рыбачили с дедушкой, который потом утонул, любили собак, на песчаных косах заплетали друг другу песчаные косы, взлетали бабочками над опен-эйрами, бывали царевнами бала, перлись на музыке – короче, полной грудью вдыхали сладостный воздух привольной юности.

Но все изменилось с исчезновением Зои, хотя по-прежнему весной, летом и осенью уродливые бетонные дома погружались в пучину цветов, а за домами сады и степи убегали до самого ржавого полуиндустриального горизонта, откуда плыли громоздкие прозрачные облака, наполненные едкой морской солью. На этот ландшафт смотрел полузастекленный балкон, обжитый понурыми шкафчиками и велосипедами.

Здесь теперь Аня Синельникова загорала одна, без сестры – она лежала в складном кресле, положив длинные загорелые ноги на ржавые перила, в модных солнечных очках, с сигаретой – прекрасное Отражение, оставшееся в одиночестве.

Однако время шло, и Отражение постепенно привыкало к независимому существованию – Отражение все глубже погружалось в глубины зеркала, к которому Нарцисс повернулся спиной.

И все же мысли Ани летели в сторону Зои. В сторону Оз, ибо таково было тайное имя Зои в их общении. Зоя любила переворачивать слова и однажды сказала о себе:

– Я – Оз.

Так она прочла свое имя наоборот. И с тех пор Аня называла ее Оз. Или Wizzard of Ozz.

А Зоя называла Аню просто Яна, ибо так звучало Анино имя наоборот. А поскольку Аня и саму себя стала именовать Яной в честь Зои, то и мы впредь будем называть ее так.

Теперь Яна ничего об Оз не знала, ее богатое воображение рисовало ей самые различные сцены бегства сестры и ее пребывания за границей (но воображение не могло даже вообразить, насколько дерзкой была действительность).

Она все сидела на балконе, все загорала, видя краем глаза через окно, как мать вращается по кухне, маяча своими красными, выкрашенными хной волосами, постоянно повторяя: «Перцы… перцы… перцы… перцы… перцы…» Это мать собралась приготовить фаршированные перцы, и она настраивала себя на это дело посредством многократного повторения заклинательного слова.

Яна уводила взгляд к горизонту – там, за дымкой, лежал аэродром – самолеты время от времени взлетали сквозь розово-серую взвесь. Они казались Яне серебряными пулями или стрелами, которые ее душа посылала в небо с целью найти за облаками сердце сурового ангела – сердце Оз – и пронзить это сердце серебряным пером одинокой любви. Внизу, среди пучеглазых розовощеких клумб и цветущих деревьев скользили автомобили – почему-то все одинаковые, серебристые, как самолеты, словно бы залитые живой ртутью до краев. Капли зеркальной ртути или осколки ртутного зеркала…

Должно быть, совершая запутанные и бессмысленные перемещения по тенистым улицам, эти автомобили постепенно стягивались к аэродрому и там вливались в жидкие тела самолетов, чтобы вскоре взлететь, отравляя собой беспечное и ленивое небо.

Тяжелое томление – южное, раздольное и вместе с тем безысходное – скапливалось над цветущими деревьями, над клумбами, над заброшенными кинотеатрами и новыми часовнями, откуда выходили сонные и возбужденные казачки с горящими свечами в руках, чьи огни быстро гасли среди океанов солнечного света. Тяжелое томление уводило Яну в сновидение – полуденный демон склонился над девушкой, своей сильной ладонью он сжал ее загорелые пальцы и повлек за собой – туда, к сестре, в страну Оз. Но странно и тяжело оказалось в стране Оз, там летали во множестве самолеты, но нечто новое и омерзительное гнездилось теперь в металлических птицах. В стране Оз будущие пассажиры плыли на конвейерных лентах, столь же чинные и безучастные, как их чемоданы, там блестело столько синих стекол, ароматических магазинов и аптек, в чьих лучистых окнах счастливые девушки с бархатной кожей сладко засыпали под воздействием легкого снотворного, тронув уголки своих серебряных губ леонардовскими усмешками. Там бдительные офицеры Евросоюза с печальными свежими лицами проверяли разноцветные паспорта, половина из которых были поддельные: слишком пестрые, слишком хрустящие… Там Зоя в летнем гороховом пальто предъявляла ветчинным офицерам свой британский паспорт, а те в ответ печалились и радовались одновременно, потому что паспорт был кое-где даже настоящий, но головокружительно радушный изнутри, а протягивала его изящная рука, затянутая в серую замшевую перчатку.

Офицерам хотелось расплакаться от счастья – настолько они были бдительны, – но лучше бы они присмотрелись пристальнее. Не к водяным знакам и штампам, не к водянистым глазам пассажиров, а к строю летательных аппаратов, что готовились унести мягких людей в сияющее или хмурое небо. Среди аппаратов скрывается зло сна. Среди аппаратов скрывается зло.

В утробе полуденного сновидения плетется пряжа тлетворного рассказа – рассказа о чем-то, что не встречалось прежде: легенда токсичная, отталкивающая, повествующая о гнусном и обременительном, – вроде бы оживающий самолет, жирный самолет, большой самолет…

Кому же приснился отталкивающий сон о хищном инопланетянине, который притворился самолетом? Не представляется ли этот вопрос более существенным, чем вопрос о том, кто убил Кирилла Прыгунина, братьев Чепмен, Тита-Иерарха, Мартина Башира и Тома Снеддона? Итак, кто видел этот сон – Аня Синельникова? Следователь Юрасов? Следователь Курский? Зоя Синельникова? Сэр Роальд Уайлд? Морис Сэгам? Логично было бы предположить, что этот сон видел Тедди Совецкий, ведь именно он страдал фобией самолетов.

Но, впрочем, случаются и коллективные сны. Нельзя исключить, что все перечисленные люди видели этот сон (или фрагменты этого сна), но затем забыли об этом. Наиболее пикантная версия следующая: этот сон видел Цыганский Царь. Конечно же он забыл об этом. Но что нам до его забвения? Мы можем вспомнить все, что когда-либо возникало в его памяти.

И пока Рэйчел Марблтон, Курский, Уоррен и Ома Ра ведут свои расследования (любительские или профессиональные), мы ведем наше собственное