Ровно в полдень из двери блока появился Пакер.За его плечом стоял охранник с наручниками. Приятелей развели по камерам:соседи уже обедали. Тушеные бобы, картофельное пюре, пять кусочков тостов.Неохотно поковыряв ложкой в пластиковом подкосе, Сэм отодвинул его от себя ипринялся ждать. Рука его сжимала завернутый в чистые боксерские трусы овальныйбрусок мыла. Банный день.

Через четверть часа охранник проводил Кэйхоллав тесную кабинку душа. Посещать ее внутренние правила разрешали сидельцу пятьраз в неделю.

Сэм быстро намылил голову, ополоснул волосытеплой водой, а затем повторил процедуру. Стены и пол кабинки были чистыми, нопользовались ею все четырнадцать заключенных, поэтому снять резиновые тапочкион не рискнул. Воду давали только на пять минут, и большинству их хватало. Сэмс отвращением взирал на тусклую плитку. Имелись на Скамье такие вещи, скучатьпо которым он никогда не будет.

Двадцать минут спустя микроавтобус доставилКэйхолла к библиотеке. Там его уже ждали.

* * *

Покосившись на направившегося к двериохранника, Адам снял пиджак. Когда мужчина в форме вышел, дед и внук обменялисьрукопожатием. Сэм опустился на стул, закурил.

– Где ты пропадал?

– Был занят. – Адам устроился за столомнапротив. – Среду и четверг провел в Чикаго.

– По моим делам?

– Можно сказать и так. Гудмэн захотелознакомиться с материалами, а там возникла еще пара вопросов.

– Гудмэн опять сует свой нос?

– Гарнер Гудмэн – мой старший партнер, Сэм. Ядолжен с ним считаться, если только дорожу этой работой. Знаю, ты егоненавидишь, но Гудмэн очень озабочен тем, что здесь происходит. Можешь неверить, однако он не испытывает никакого желания затолкать тебя в газовуюкамеру.

– Ненависти к нему во мне уже нет.

– С чего вдруг такая перемена?

– Понятия не имею. Стоя одной ногой в могиле,человек о многом задумывается.

Адам надеялся, что Кэйхолл разовьет тему, ноклиент смолк. Внук рассеянно наблюдал за дедом, гоня от себя мысли о ДжоЛинкольне и драке на похоронах, о всех печальных подробностях, которые поведалатетка. Удавалось ему это с трудом. Он обещал Ли не касаться в разговоре с Сэмомсобытий далекого прошлого.

– Полагаю, про нашу неудачу ты уже знаешь. –Адам начал извлекать из кейса бумаги.

– Она не заставила себя ждать.

– И слава Богу. Я подал апелляцию вфедеральный суд.

– С федеральным судом мне никогда не везло.

– В данный момент мы не можем выбирать ту илииную инстанцию.

– Что мы можем в данный момент?

– Существует несколько пунктов. Во вторник,после беседы с судьей, я лицом к лицу столкнулся с губернатором. Он хотелпереброситься парой слов без свидетелей. Дал мне номера своих телефонов,сказал, что намерен обсудить ход дела. Видишь ли, у него сомнения по вопросустепени твоей вины.

В глазах Сэма загорелась ярость.

– Сомнения? Да я девять лет провел здесьисключительно из-за него. Он губы себе кусает, ему не терпится отправить меня вгазовку.

– Не буду спорить, но…

– Ты дал слово, что не пойдешь к нему. Тыподписал соглашение.

– Остынь, Сэм. Губернатор поймал меня задверью кабинета Слэттери.

– Странно, что он не собрал ещепресс-конференцию.

– Это благодаря мне. Я вынудил его хранитьмолчание.

– Выходит, ты – первый, кому такое оказалосьпо силам.

– Макаллистер не отвергает напрочь идеюмилосердия.

– Он сам тебе это сказал?

– Да.

– Но почему?

– Я не знаю почему, Сэм. Его мотивы меня неинтересуют. Но в чем ты видишь вред? Какая опасность таится в попытке склонитьгубернатора к снисхождению? Пусть газеты печатают его портреты, пустьтиражируют его ослепительную улыбку телеэкраны. Если есть шанс заставитьМакаллистера выслушать наши доводы, какая тебе разница, что он лично будет отэтого иметь?

– Нет. Тысячу раз – нет. Я не позволю своемуадвокату просить это ничтожество о снисхождении. Я хорошо изучил его, Адам. Онрассчитывает заманить тебя в свои сети. Его слова и поступки – только поза,только игра на публику. Он жаждет славы – за мой счет. Но казнят-то меня, а неего!

– В чем же все-таки вред, Сэм?

Кэйхолл с размаху опустил ладонь на крышкустола.

– Вред в том, что твои действия не принесутникакой пользы, Адам. Его не переубедишь.

Адам черкнул что-то в блокноте, давая дедувремя успокоиться. Откинувшись к спинке стула, Сэм достал из кармана новуюсигарету, провел рукой по влажным еще волосам. Холл посмотрел на него в упор.

– Что ты собираешься делать, Сэм? Послать всек чертям? Сдаться? Ты мастерски разбираешься в законах, так скажи, что делать?

– Не мешай, я думаю.

– Пора бы.

– Апелляция – вещь грамотная, но надежды нанее немного. Других же средств остается и того меньше.

– Если не считать Бенджамина Кейеса.

– Ты прав. За исключением Кейеса. Он проделалотличную работу, был мне другом. Мне противна сама мысль бросить на негокакую-то тень.

– Когда речь идет о смертной казни, такаяпрактика считается стандартной, Сэм. У приговоренного всегда есть возможностьобжаловать непрофессионализм защиты. Гудмэн предлагал тебе эту тактику, но тыотказался. А ее следовало опробовать годы назад.

– Он упрашивал меня дать согласие. Я и тогдасказал – нет. Наверное, мой отказ был ошибкой.

Сидя на краешке стула, Адам торопливо делалзаписи. – Я читал протоколы суда. Думаю, ошибку совершил Кейес, когда неразрешил тебе давать показания.

– Помню, помню. Мне хотелось обратиться кприсяжным. После слов Догана я подумал: может, стоит объяснить жюри, что я хотьи установил бомбу, но не намеревался никого убивать? Это правда, Адам. Я никомуне желал смерти.

– Ты готов был дать показания, однакоподчинился запрету своего адвоката.

Улыбнувшись, Кэйхолл опустил голову.

– Именно это ты хочешь от меня услышать?