Впервые за это время он подумал о том, что всеможет оказаться намного сложнее, чем какие-то препятствия на жизненном путичленов рода Кэйхоллов. А вдруг тайны прошлого слишком глубоко ранят тех, кто кним прикасается?

Адам положил жестяную банку на место,аккуратно задвинул коробку под кровать. Вернулась в мусорное ведро и бутылка.Торопливо одевшись, он вышел из дома, на автомобильной стоянке полюбопытствовалу охранника, когда покинула особняк Ли. Тот раскрыл журнал: почти два часаназад, в восемь десять.

Провести воскресенье за рабочим столомпредставлялось сотрудникам чикагского отделения фирмы “Крейвиц энд Бэйн” обычнымделом. В Мемфисе на такую практику смотрели косо. Поднявшись на третий этажздания “Бринкли-Плаза”, Адам никого там не обнаружил. Он прошел в отведенныйему кабинет, плотно прикрыл дверь и с головой погрузился в пугающий мир habeascorpus[13].

Сохранять сосредоточенность удавалось струдом. Мешала тревога за тетку, еще больше мешала ненависть к Сэму. Какзаставить себя завтра посмотреть деду в глаза? С чисто человеческой точкизрения, немощный старик имел право на сострадание. Во время последней встречиони говорили об Эдди, и в конце разговора Сэм просил к теме семьи больше невозвращаться. Кэйхоллу хватало других мыслей. Действительно, к чему упрекатьосужденного на смерть его былыми грехами?

Ни биография деда, ни вопросы генеалогии Адамане интересовали. Он не считал себя специалистом по социологии или психиатрии,его уже утомили почти безрезультатные исторические изыскания. В собственныхглазах Адам был лишь юристом, не маститым адвокатом, но все-таки защитником, тоесть тем, в ком очень нуждался сейчас его клиент.

Пора забыть о теории и переключиться напрактику.

Около половины двенадцатого Адам снялтелефонную трубку, набрал номер Ли. Трубка ответила долгими гудками. Онпродиктовал сообщение на автоответчик: “Я в офисе, при первой возможностипозвони”. Предпринятые в час пополудни, а потом и в два новые попытки связатьсяс тетей также закончились ничем. Звонок раздался лишь тогда, когда Адампринялся вычитывать текст апелляции, однако вместо мелодичного голоса Ли втрубке зазвучали рубленые фразы его чести судьи Флинна Слэттери:

– Мистер Холл? Судья Слэттери. Я внимательноознакомился с делом Кэйхолла. Ваше ходатайство отклонено по всем пунктам.Причин тому несколько, но обсуждать мы их не будем. В данную минуту клерквысылает вам копию постановления по факсу.

– Да, сэр.

– Поторопитесь с апелляцией, жду ее не позжезавтрашнего утра.

– Я как раз просматриваю формулировки, вашачесть. Она готова.

– Тем лучше. Выходит, отказ не стал для васнеожиданностью?

– Нет, сэр. Составлять документ я начал вовторник, сразу после обсуждения в вашем кабинете.

Адам испытывал сильнейшее желание отпуститьпару колкостей, но сдержался, понимая, что скоро ему вновь придется вступить втесный контакт с федеральным судом.

– Всех благ, мистер Холл.

Нервно обойдя раз пять кабинет, Адамостановился у окна. На город падал мелкий дождь. Лицемерный крючкотвор, обозвалв душе Адам его честь и вернулся к компьютеру. Вдохновение не приходило.

До позднего вечера он терпеливо подыскивалслова, выбрасывал и вставлял целые абзацы, вслушивался в тихий шелест принтера.Торопиться было некуда: пусть Ли спокойно возвращается домой.

Однако и в половине девятого особняк оставалсяпустым. Открывший ворота охранник сообщил, что миссис Ли Бут еще не появлялась.С автоответчика прозвучала одна-единственная сделанная из “Бринкли-Плаза”запись. Адам поужинал кукурузными хлопьями, включил телевизор. Мысль позвонитьФелпсу показалась настолько дикой, что он с отвращением передернул плечами.

Если провести ночь на кушетке в коридоре, топриход Ли наверняка его разбудит. Но, досмотрев программу новостей, Адамподнялся на второй этаж, в свою комнату.

Ждать от тети объяснений ее вчерашней отлучкипришлось довольно долго, хотя причины звучали вполне убедительно. Весь день,сказала Ли, расхаживая по кухне, она провела в больнице, рядом с одной изподопечных Оберн-Хауса. Бедной девочке всего тринадцать лет, а роды начались намесяц раньше срока. Мать сидит в тюрьме, бабка занята торговлей наркотиками,так что рассчитывать несчастной не на кого. Ли держала руку роженицы в своей дотого момента, пока в уши персонала не ударил пронзительный крик малыша. СлаваБогу, сейчас оба чувствуют себя нормально. В Мемфисе стало одним нежеланнымребенком больше.

Голос тетки звучал устало, припухшие глазабыли красными. Она сказала, что пришла домой во втором часу ночи и в принципемогла бы позвонить, но неразбериха, царившая в родильном отделении больницыСвятого Петра, просто не дала ей возможности добраться до телефона.

Слушая Ли, Адам прихлебывал кофе. Объясненийон не требовал и вообще делал вид, что ничего необычного не произошло. Тетяжарила яичницу, взгляд ее был направлен куда угодно, только не на него.

– Как зовут девочку?

– Наташа. Наташа Перкинс.

– И ей всего тринадцать?

– Да. А ее матери – двадцать девять,представляешь? Адам с недоверием покачал головой. Лежавший перед ним утренний выпуск“Мемфис пресс” был раскрыт на странице со статистическими данными о населенииокруга: браки, разводы, аресты, похороны. В столбце “Прибавление семейства”перечислялись фамилии рожениц. Имени Наташи Перкинс Адам среди них не увидел.

Ли выложила яичницу на тарелку, подвинулаплемяннику:

– Приятного аппетита.

Он заставил себя улыбнуться, ткнул вилкой вобъявление.

– Опять потерялся щенок.

– Почему-то у всех пропадают щенки.

– Не у всех. За бейсболом следишь?

– Ненавижу бейсбол. Фелпс внушил мне стойкоеотвращение к спорту.

Адам усмехнулся, перевернул страницу.Некоторое время оба ели молча. Когда тишина в кухне сделалась невыносимой, Линажала кнопку панели дистанционного управления, и стоявший на холодильникетелевизор ожил. Внезапно племянник и тетка ощутили острый интерес к погоде.Диктор обещал, что день будет сухим и жарким. Тетка неохотно водила ножом постолу. Ей явно не до еды, подумал Адам.