– Огромная проблема, – гость даже поморщился, – состоит в том, что люди очень любят находить и решать проблемы. Желательно долго и по возможности тщетно. А надо просто жить, Гоша, не истязая себя и окружающих. Я молчу о том, что зачастую сам ход бесплодного, ни к чему не ведущего решения может оказаться куда более трудным и мучительным, чем сама первоначальная загвоздка.

– Вот, значит, как ты считаешь… Робин Гуд видел проблему и, чтобы её решить, принялся грабить и убивать богатых. Был ли он прав, по-твоему?

– Робин Гуд – это всего лишь литература, только текст.

– Ничего себе… – Георгий обрадовался такому «предательскому» ответу. Может, теперь из них двоих он в большей степени писатель? – Не ожидал. Начнём с того, что у него был реальный прототип. Роберт Годберд, если не ошибаюсь, его звали.

– Не важно! По прошествии стольких веков для нас – это просто вымышленный персонаж, что тоже, безусловно, немало. Но главное, решил ли он какую-то проблему? Разве на свете больше нет воровства и коррупции? Нет баснословно богатых, утопающих в роскоши, рядом с которыми люди гибнут от голода и болезней? Куда важнее в этом кромешном ужасе бытия найти в себе милость. Вот есть ли в тебе милость, Гоша? Ты поищи… Робин Гуд ничего не «решил». Эта «проблема» была и будет всегда. Впрочем, «всегда» – самое бессмысленное слово, потому что за ним ничего не стоит. Какой к нему антоним? – спросил Борис, заметив недопонимание на лице друга.

– «Никогда»?

– А не «иногда»? «Никогда» – скорее синоним. Тебе же твоя редакторша сказала в магазине, помнишь: «Ты был прекрасен как всегда… Или как никогда»…

Точно! Георгий совсем забыл эту незатейливую, но жутковатую шутку Орловой.

– …Нет разницы. Я думаю, что «всегда» просто невозможно отрицать, – продолжал Борис. – Да и не нужно… Во все времена были люди, которые мстили смертью за хамство, за нечестность, даже за глупость, но разве кому-то это помогло? Думаю, наоборот. Однако, – тут он заметно напрягся, – принимая во внимание твою прямолинейность и чуждость иносказательности, я боюсь предположить, что же ты задумал на самом деле…

Вопрос о том, стоит ли Горенову быть откровенным, рассосался сам собой. А ведь как близко он подошёл к самому главному… Опасно близко!

– Расскажи, что случилось?.. Что-то же случилось? – друг словно подозревал всё больше и больше. Хорошо! Георгию нравилось, как подобные эмоции вызывают Кристи и По.

– Да ничего, Борь… Просто вокруг так много зла, боли и несправедливости… – Предельно глупые и банальные фразы прекрасно рассеивают внимание и резко перечёркивают всё сказанное. Простейший трюк.

– Безусловно… – недоумённо ответил Борис, удивившись такому повороту. Может, правда показалось и всё в порядке? – Я вот начал кровь сдавать в донорских пунктах… и сперму. Это помогает, успокаивает. Словно отпускаешь добро куда-то во мрак мира… Но заметь, я вовсе не решаю какую-то громадную проблему, просто мне самому так легче. Есть восточная мудрость: главное, что ты можешь сделать для людей – стать счастливым. Действительно, если так поступит каждый, то благодать, наконец, охватит всё человечество. Разумеется, в глубине души живёт надежда, будто именно моя кровь кого-то выручит, кому-то поможет, кого-то спасёт. Стыдно признаться, но больше всего хотелось бы, чтобы она влилась в вены какого-то гения… Автора великого романа… Мелкая мысль, гадкая, я понимаю, но, к сожалению, верю в неё больше, чем в собственные тексты. По счастью, донорство – дело анонимное, а значит, мне никогда не сообщат, произошло это или нет. Потому так легко не сомневаться, что произошло. Представь, через несколько лет какие-то книги станут активно обсуждать, и любая из них может быть написана на моей крови.

Теперь пришёл черед Горенова думать, будто у собеседника поехала крыша.

– А сперма-то кого спасёт? – поинтересовался он.

– Ну, знаешь… Гений может оказаться и женщиной, я в это верю. Или, скажем, крупный автор следующего поколения родится от моего семени. Почему нет? Кроме того, мне нравится думать, будто по свету рассеяно множество моих детей.

Это всё больше напоминало бред сумасшедшего.

– А если что-то может быть, значит, так оно и есть – принцип литературы, – резюмировал Борис с улыбкой. – Ладно, перейдём от моих детей к твоим. Пошли за Леной.

Пока они собирались и выходили на улицу, Георгий вертел в голове то, что гость рассказывал про свободу, поскольку «донорские» истории даже вспоминать не хотелось. И правда, нужна ли эта химера выбора? Горенов очень любил сладкое и постоянно искал новые вкусные конфеты. Ничего не получалось. А вот в новогодние подарки – наборы, которые составляет неизвестно кто – за редким исключением попадали выдающиеся лакомства. «Так это потому, что в детстве!» Нет, и позже. Проблема сладостей остро стояла для Георгия всегда. В гостинцах-сюрпризах, которые покупали Лене, конфеты тоже были неизменно прекрасными. «Так, значит, в её детстве!» Нет, он приобретал их до сих пор, каждый год… А кто вообще это говорит?

Они шли молча. Горенов не имел представления, где нынче обитал его друг. Судя по всему, родительская квартира, дававшая некогда приют и им с Надей, более Борису не принадлежала. Новое жилище располагалось недалеко – километра четыре или пять. Для них обоих – это не расстояние. Всё равно быстрее пешком, чем на метро. Ну, или не быстрее. Может, медленнее минут на семь-восемь, и что? Часовая прогулка в любом случае гораздо приятнее.

Два человека в одинаковых куртках шагали рядом, погрузившись каждый в свои мысли. Хотя, может, и мысли были общими? Георгий посмотрел налево и, увидев сосредоточенный взгляд Бориса, направленный ему прямо в глаза, подумал, что идея друга о том, будто они вместе составляют одного человека, не была такой уж бредовой. А если и остальные его суждения вовсе не пусты?..

Они шли вперёд, и оба чувствовали, что бредут среди теней. Среди призраков, предков, предтеч, учителей, любимых персонажей. Важно понимать: духи селятся не в домах и не на улицах, а в головах. Петербург, собственно, и есть огромная голова. Именно потому здесь так много гранитных шаров, больших и малых, удерживаемых львиными лапами и стоящих отдельно. Все они – памятники голове. На них нет бровей, носов и глаз. В них невозможно узнать человека, потому что это голова города.

Впрочем, Борис не стал бы называть своих спутников «призраками» или «тенями». Слишком мрачно для него. Скорее – «светочи»! Опять перебор? Высокопарно? Тогда – «фантомы», нейтрально. Горенов снова посмотрел на человека слева. С кем ты идёшь, друг? Кто шагает с тобой плечом к плечу? Сам он любил прогуливаться с Набоковым, с Бродским… С Пушкиным