– Быстрее возьми в руки!

Придон взглянул на Тулея. Тцар кивнул, мрачный, как грозоваятуча.

– Да… возьми. Сам отнесешь в храм. Там каменная плита,выдержит.

Пальцы Придона успели подхватить перевязь в тот миг, когданожка стола разлетелась в мелкие щепы. Белая щепа с силой била во все стороны,люди закрывали ладонями лица и – сквозь пальцы смотрели на артанина, что слегкостью перекинул перевязь через плечо, ножны заняли свое место за спиной.

– Ваше Величество, – сказал Придонпочтительно, – когда я первый раз попробовал взять эти ножны… мне тожепоказалось, что я пробую сдвинуть с места гору! А потом вдруг… Эти ножны дажелегче, чем любые другие.

Лицо Тулея прояснилось, а Барвник, не сводя взгляда сартанина, что-то прошептал Щажарду. Тот пожал плечами, Барвник прошепталнастойчивее, Щажард нехотя кивнул. Он выступил вперед и уже раскрыл рот, намереваясьсказать что-то очень важное и значительное, судя по его виду, но от дальнейдвери послышался шум, выкрики. Створки распахнулись, спиной вперед вдвинулисьдвое стражей. Один запнулся о край ковра, упал, нелепо задрав ноги. Второйпытался ухватить за рукав вторгшегося, это был высокий худой старик с белымиредкими волосами, что красиво и страшно падали на плечи, и с длиннойбелоснежной бородой.

В руке старика была длинная суковатая палка, он шел прямо ктрону. Толпа перед ним расступалась, Придон сразу подумал, что это магнеслыханной мощи, ибо у тцара тысячи воинов охраняют город, сотни отборнейшихгероев стерегут дворец, а здесь, у дверей зала, сильнейшие из сильнейших. Ктому же защищенные амулетами от всевозможных чар.

Старик двинулся к трону напрямик. Остановить его не смелникто, даже не пытались. Придон насторожился, пальцы скользнули к плечу, гдевсегда торчит рукоять топора, старик явно рассержен, может натворить бед… и вто же время что-то в облике старика вызвало симпатию. Старик явно не арта-нин,но идет гордо, не теряет достоинства даже в гневе, у него красивое лицо ссуровыми морщинами старости, что не портят лицо, а придают ему значительность.

Ему показалось, что тцар вздрогнул, в масляных глазах поднабрякшими веками мелькнуло беспокойство. Он даже оглянулся по сторонам, словноискал помощи, но старик уже остановился перед троном и выбросил вперед руку суказующим перстом. Из длинного рукава халата сухая рука торчала жалко, похожаяна высохшую птичью лапу, пальцы были темные от солнца, с твердыми ногтями.

– Ты, – сказал старик обвиняюще. – Сидишь ипируешь?.. Наслаждаешься едой и питьем, слушаешь песни и смотришь на танцы, чтопридумывают только для тебя?.. Но как ты можешь, когда в далеком горном селе,откуда ты пришел в эти земли, твоя мать ослепла от слез, выглядывая тебя?.. Утебя трое братьев, все они навещают мать!

В зале наступила мертвая тишина. Гости опускали головы,делали вид, что не слышали ужасных слов старика, который напомнил, что ихславный и могучий тцар был когда-то не самым славным и могучим. И что вообще неиз рода правителей мира, а из какого-то бедного села.

Тулей поднялся, раскинул руки.

– Отец!.. Отец!.. Я тебя не узнал сразу, уж прости. Утебя такая борода за это время отросла… Отец, давай неспешно отдохнем,пообедаем, поговорим… Ты же знаешь, меня не очень жаловали в том селе, так чтоя вспоминаю о нем без радости…

– Не очень жаловали? – воскликнул старикгневно. – А ты… Как вел себя ты?

Тулей развел руками, Придон с изумлением увидел на лицегрозного тцара то ли стыд, то ли сильное смущение.

– Отец… Я был молод, а в селе тесно… И слишком многохрупких горшков всюду. И все почему-то под ноги, под ноги… Пойдем за стол! Эй,накрыть нам на двоих!

Щажард суетливо оказался рядом, спросил угодливо:

– Обед подать в золотую гостиную?

– Лучше в жемчужную, – ответил Тулей. Спросил устарика уже почти веселым голосом: – Отец, кроме овечьего сыра… что закажем наобед? Жареных карпов из глубин высоких озер? Молодого барашка, вскормленногомолоком дракона? Блюдо из соловьиных язычков, приготовленных в молокедевственных пчел?

Старик сделал шаг вперед, споткнулся и упал на бархатномковре. Поднялся, старательно отряхнулся, словно здесь не роскошный дворец, апыльная дорога.

– Я прошел, – ответил он горько, – многодорог в горах и лесах, я бродил в пустынях. На узких тропках над пропастью непадал… не спотыкался над бездной, я прыгал по вершинам утесов!.. Но если яздесь упал, где так уверенно ходит мой сын, то моя ли это дорога?

Мертвая тишина стояла в огромном зале. Даже занавеска на дальнемокне, взлетев от порыва ветерка, застыла в неестественном положении. Придон недыша смотрел на тцара.

Взгляд Тулея был прикован к старику. Тот выпрямился, лицостало спокойным и бесстрастным. Придон залюбовался гордым и полным достоинствалицом человека, чей сын стал тцаром великой страны. В той же мертвой тишинестарик повернулся и пошел к выходу. Перед ним пугливо расступались, хотя толькочто там негде было яблоку упасть, но перед стариком образовалась широкаядорога, можно на трех конях в ряд. И лишь когда старый выцветший халат исчез задверью, Тулей вздрогнул, провел ладонью по лицу. На миг Придон увиделупрятанную муку и сильнейший стыд, даже раздражение на все это пестрое, шумящееи славословящее его сборище слабых и льстивых людей, но через мгновение тцаруже выпрямился, с натугой рассмеялся, широко развел руками.

– Как он меня еще не взялся выпороть!.. Продолжаем пир,дорогое мои гости! Я рад вас всех видеть. Виночерпий! Еще вина. Лучшего, у тебяесть в подвалах, знаю.

Все задвигались даже чересчур усердно, словно наверстываяпаузу. Стук ножей стал частым, будто град колотил по крыше, а гул от разговоровстал напоминать мерный шум морского прибоя.

Придон, о котором на это время забыли, с любопытствомсмотрел, как могучий повелитель Куявии выкрутится из неловкого положения, ведьи в Куявии чтут заповедь богов: бойся каждый своих мать и отца, а Тулею как-тонеловко бояться такого отца. А сказано же у древних волхвов: «Даже если возьмутотец с матерью его кошелек с золотом и на его глазах выбросят в море, не можетвозразить им, показать, что расстроился, а тем более нельзя разгневаться наних. Пусть примет случившееся с молчаливой покорностью. Даже если он, одевшисьв дорогие одежды, сидит во главе общины, и приходят его отец и мать, рвут нанем платье, бьют по лицу и плюют на него при всех – даже тогда не поносит их, амолчит, убоявшись Всевышнего, повелевшего почитать родителей». Ну-ну, великийтцар, выкручивайся…

Тулей как ощутил, зыркнул со злостью, но сейчас не доартанина, взмахом длани услал Щажарда ублажать гостей, шепнул пару словБарвнику, и сразу же светильники вспыхнули ярче, под сводами начали порхатьогромные разноцветные бабочки, прямо из стен зазвучала чарующая музыка.

Понятно, мелькнула мысль у Придона, что дети нередко идутдальше отцов. Тулей вон из деревушки, а сумел с наспех набранным войскомзахватить власть в Куябе. Такому трудно уважать родителя в дырявом халате. Нелюбить, любить просто, даже звери любят, а как раз уважать…