— А здесь, как я уже говорил, наши братья, сменяяськаждые два часа, читают непрерывно книгу, привезенную Его преосвященствомпрелатом...

— Так часто сменяются, — пробормотал Олег. —Это чтоб не заснуть?

Томас пихнул его в бок, настоятель перекрестился, отгоняясоблазн ответить так, как язычник заслуживает, сказал елейным голосом:

— Дабы почаще давать братьям приобщаться к великомусчастью читать священные строки...

Монах по его жесту чуть отступил, Олег подмигнул емудружески, отчего монах побагровел и засопел угрожающе. Очень немонашескиепальцы крепче сжались на дубине.

Настоятель толкнул дверь, воздух в келье тяжелый, спертый,от массивных каменных глыб тянет пронизывающей сыростью. В келье голые стены,крест на стене и две свечи по бокам. В центре массивная деревянная подставка, вуголочке прилеплена тонкая свеча, толстая книга раскрыта на середине, монахчитает дрожащим от благоговения голосом стоя, время от времени отвешиваяпоклоны.

Томас смиренно остановился у двери, настоятель прошел вкелью и подал брату во Христе знак, чтобы тот не обращал на них внимания. Олегже подошел к монаху и бесцеремонно заглянул через его плечо. Взгляд его побежалпо строкам, как мышь по горячей сковороде. Монах недовольно оглянулся, Томаспосмотрел на друга и укоризненно покачал головой. Олег сдвинул плечами, взеленых глазах играла насмешка.

— Тебе не понять святых слов, — сказал Томасстрого. — Потому молчи смиренно.

— Им самим не понять, — ответил Олег, глаза изтемно-изумрудных стали ясными, как свежая травка после дождя. — Повторяют,как обученные вороны.

— Это Святая книга, — напомнил Томас еще строже.Монах покосился на кощунствующего с возмущением. Томас сказал нервно: — Пойдемотсюда, невежда. Пусть тебе бросят соломки где-нибудь в хлеву...

— Согласен на конюшню, — прервал Олег. —Люблю коней. Они хоть такие глупости не читают. Кишки переворачиваются, когдавижу ошибку на ошибке.

Томас ухватил его за плечо и силой потащил к выходу.Настоятель шел следом, а когда Томас распахнул дверь могучим пинком, сказал имв спины негодующе:

— Это самый древний текст, что сохранился!..

Олег на пороге оглянулся.

— Все равно там кучи ошибок, — сказал онхладнокровно. — Да еще такие смешные... Еще намучаетесь с этимcelibacy, — наплачетесь...

Томас пихнул его в спину:

— Да иди же!

Настоятель крикнул вдогонку:

— А как верно?

— Celebrate, — донесся голос уже из коридора.

Испуганный вскрик из глубины кельи заставил настоятеляобернуться. Монах отскочил от подставки с книгой и смотрел выпученными глазами.

Воздух в келье разом очистился, посвежел и наполнилсястранным благоуханием. Сердце подпрыгнуло, Томасу захотелось упасть на колени ивозвести очи к небу, задыхаясь от внезапного блаженства. Все четверо ощутилисебя так, словно потолок исчез, небо распахнулось, а светлые ангелы пропелиторжественную песнь.

Дверь захлопнулась, отрезая Томаса и калику от этого дивноизменившегося мира, где остались настоятель и монах. Томас оглянулся, но каликас прежним сумрачным видом уходит к лестнице, на ходу шаркая подошвой. Томасдогнал быстрыми шагами.

— Что это было?

Калика буркнул с неприязнью:

— Да какая-то дрянь прилипла... Хорошо, если воск, аесли дерьмо какое...

Томас вскричал:

— Откуда в монастыре дерьмо? Ты скажи, что тамстряслось? У меня душа воспела и вознеслась...

— Смотри, крылья не сожги, — предупредил калика.Он пошаркал подошвой, осмотрел, сказал довольно: — А-а, так это кусок сургуча!А я смотрю, красное, что только не подумал.

— А еще Вещий, — сказал Томас обвиняюще. — Тыэто что, прочел книгу... правильно?

— Молодец, — похвалил Олег. — Вот видишь,ничего разъяснять не пришлось. Не такой уж и дурак, хоть и при оружии.

Поверхом ниже монастырская столовая, пусто. Олег отыскалкелью, которую отец Крыжень выделил им для ночлега, толкнул незапертую дверь,огляделся, но смолчал, Томас вошел следом.

Олег с тяжелым вздохом сел на широкую лавку, что служит иложем. Томас с раздражением наблюдал, как он деловито сбрасывает сапоги, ставитрядышком, чтобы пятки вместе, носки врозь, аккуратность выказывает, затемкалика завалился навзничь, руки за голову, могучие мышцы вырисовываются выпуклои красиво.

— С утра ехать надо, — сообщил он сумрачно. —Неча тянуть.

— Куда ехать?

— Поговорить с теми, — ответил Олег, — ктовсе это затеял. Язву, как здесь ее зовут.

Томас покосился на меч в углу и разложенные по лавкедоспехи.

— Поговорить?

— Я все делаю миром, — ответил Олег, подчеркнул: —Всегда!.. Конечно, когда удается.

— Хорошее уточнение, — буркнул Томас. —Своевременное. А то бы я кое-что напомнил. Ты уже выяснил, где искать?

— Примерно.

— Насколько?

— Где-то за монастырем, — ответил Олегуклончиво. — Чутье на что?

Он хмуро смотрел на Томаса, зеленые глаза загадочноблистали. Монастырь на зеленом островке казался ему льдиной в океане гнилойслизи. И ощущение упорно твердило, что льдина тает, упорно подтачиваетсяволнами. И хотя настоятель уверяет, что зеленый круг неизменен вот уже скольколет, опыт участника многих баталий подсказывает, что любую пассивную оборону вконце концов взламывают.

Томас после беседы со святыми отцами пребывал в такомпросветленном состоянии, что вот-вот на спине начнут пробиваться культяпкибелых крыльев.

Он переложил доспехи на пол и широкий подоконник, но ввозбуждении не мог усидеть на освободившейся лавке, заходил взад-вперед потесной келье, кулаками стучал то в ладони, то по бокам.

— И что, — сказал он обвиняюще, — хочешьсказать, что ты читал когда-то эту Святую книгу? Вот уж не поверю!

— Твое дело, — буркнул Олег. — Вообще-то ячего только не читал... Есть люди, что читают только умное, а я мел все подряд.Даже эти вот, ха-ха, святые книги! Видел бы ты тех ребят, что сочиняли эти святыетексты! Нет, у тебя душа поэта, больно ранимая и политесная. Тебе правду знатьнельзя. Как думаешь, нам поесть дадут или надо...

Томас вскрикнул:

— Только не колдовством! Только не колдовством в такомсвятом месте!

— Да ты че? — удивился Олег. — Я хотел толькосам пойти поискать на кухне.

Томас сказал раздраженно:

— Сэр калика, я что-то вас не разумею. Мы ехали свеликой и благородной целью: отыскать логово местного дьявола и разнести еговдрызг! Я все время ломаю над этим благородную рыцарскую голову, а вы, сэркалика...