своего «триумфального визита» в Вашингтон, пытался доказать китайским товарищам, что их «игра мускулами» только на руку реакционным силам в Вашингтоне, которые сознательно «вгоняют весь мир в колею холодной войны». А министр иностранных дел КНР Чень И упрекнул московских визитеров в том, что их линия в отношении агента империалистов Дж. Неру является «недопустимой и приспособленческой». Этот пассаж из уст «какого-то министра» настолько взбесил Н. С. Хрущева, что он лично дал «китайскому гладиатору самую решительную отповедь»[550].

Утром 4 октября 1959 года советская партийно-правительственная делегация, в состав которой, помимо самого Н. С. Хрущева, входили М. А. Суслов, О. В. Куусинен, Е. А. Фурцева, А. А. Громыко и Ю. В. Андропов, покинула Пекин. Причем на сей раз ее проводы в столичном аэропорту были еще более холодными, чем встреча. Мао Цзэдун и Н. С. Хрущев сухо пожали руки и расстались без каких-либо напутственных слов. А уже 15 октября Президиум ЦК, заслушав хрущевскую информацию о визите в Пекин, признал необходимым, чтобы он более подробно изложил все это на ближайшем Пленуме ЦК. Первоначально все необходимые материалы для доклада было поручено подготовить всем членам делегации, однако накануне его открытия, 14 декабря, доклад о поездке перепоручили сделать только одному М. А. Суслову[551]. Этот довольно пространный доклад, произнесенный им 26 декабря 1959 года, в последний день работы Пленума, как ни странно, в целом носил примиренческий характер. Несмотря на критику политики «большого скачка», идей развития «малой металлургии» и создания «народных коммун», а также «элементов зазнайства и нервозности» во внешней политике, М. А. Суслов тем не менее заявил о том, что все-таки «необходимо охранять и оберегать советско-китайскую дружбу» и «не дать возможности врагам вбить клин в отношения между Китаем и Советским Союзом»[552]. Но сберечь и сохранить эту дружбу так и не удалось.

Первым масла в огонь разгоравшегося кризиса, как всегда, подлил Н. С. Хрущев, который в условиях острого пограничного конфликта между Индией и Китаем откликнулся на предложение премьер-министра Дж. Неру и в конце января 1960 года направил в Дели партийно-правительственную делегацию в составе трех членов Президиума ЦК: К. Е. Ворошилова, Ф. Р. Козлова и Е. А. Фурцевой. Официальным главой этой делегации был престарелый «президент» страны, но поскольку первого красного маршала в силу его преклонного возраста стало все чаще «заносить», то реально все переговоры, в том числе по военно-техническим вопросам, вел первый зам. главы правительства Фрол Романович Козлов, ставший к тому времени новым фаворитом Н. С. Хрущева. Затем, уже в конце февраля 1960 года, на пути в Джакарту, куда по приглашению президента Сукарно Н. С. Хрущев впервые вылетел во главе очень представительной партийно-правительственной делегации с государственным визитом в Индонезию, он намеренно остановился в Дели, где дважды встретился с Дж. Неру и обсудил с ним целый комплекс важных проблем, в том числе в сфере военного сотрудничества и урегулирования индийско-китайского пограничного конфликта в Гималаях.

Естественно, что все эти явно демонстративные шаги советского руководства вызвали резкое неприятие в Пекине, и в ответ на такое поведение Москвы в апреле 1960 года Мао Цзэдун в довольно грубой форме отклонил предложение советской стороны посетить Советский Союз для полноценного отдыха и переговоров. Более того, в опубликованных к ленинскому юбилею статьях, а затем и в сборнике работ под редакцией Мао «За ленинизм!» вся китайская партийная пресса как по команде подвергла резкой критике ряд ключевых положений «Декларации» Московского совещания рабочих и коммунистических партий, которые касались И. В. Сталина и его «культа». Чуть позже, в июне 1960 года, ЦК КПСС направил всем компартиям социалистических держав «Информационную записку», где аналогичным образом критиковались как теоретические взгляды, так непомерные претензии руководства КПК на особую роль и положение в мировом коммунистическом движении.

Понятно, что Пекин и на сей раз не остался в долгу. В том же июне ЦК КПК направил компартиям свое «Письмо» с резкой критикой «ревизионистской линии» ЦК КПСС. Эта межпартийная дискуссия отразилась и на всех межгосударственных отношениях двух стран, и уже в июле 1960 года советское правительство отозвало всех советских специалистов из КНР, что, по мнению многих именитых китаистов, в частности Л. П. Делюсина[553], самым катастрофическим образом сказалось и на торговом обороте двух стран, который упал в три раза, и на поставках советской техники и оборудования для китайских шахт, фабрик и заводов, которые вообще сократились почти в 40 раз, и на всей экономике Китая и полном провале политики «большого скачка». Эту ситуацию попытались как-то поправить на переговорах двух делегаций, прошедших в Москве в сентябре 1960 года, но дальше разговоров дело не пошло.

Наконец 10 ноября — 1 декабря 1960 года в Москве состоялось новое Совещание представителей коммунистических и рабочих партий[554], на котором китайская делегация, возглавляемая Лю Шаоци и Дэном Сяопином, сразу потребовала исключить из всех его документов ссылку на историческое значение XX съезда КПСС. Однако столь грубый антисоветский демарш китайских представителей был отклонен всеми 80 участниками этой встречи, за исключением Энвера Ходжи — лидера Албанской партии труда, уже давно и прочно вставшей на позиции «маоизма». В этой весьма пикантной ситуации, дабы не оказаться в полной изоляции от братских компартий, китайские «товарищи» были вынуждены подписать итоговое «Заявление», принятое в конце работы Совещания. Более того, Лю Шаоци и Дэн Сяопин по предложению советской стороны совершили очередную рабочую поездку по ряду республик и городов Советского Союза и даже дважды были приняты лично Н. С. Хрущевым и А. И. Микояном[555]. Однако все эти поездки и встречи оказались уже «последней ласточкой» добрососедских отношений двух великих держав.

9. Отношения с США и новый виток Берлинского кризиса 1958–1961 гг

Следует сказать, что нарочитая решимость высшего советского руководства нанести превентивный ядерный удар по столицам двух ведущих европейский держав в период Суэцкого кризиса серьезно напугала противную сторону. Хотя, как позднее уверял министр иностранных дел Д. Т. Шепилов, на Президиуме ЦК было принято твердое решение ни в коем случае не вмешиваться в Ближневосточный конфликт вооруженной силой, а лишь нарочито грозными нотами советского правительства за подписью Н. А. Булганина в адрес Лондона, Парижа и Тель-Авива, о которых мы уже писали выше, оказать сильное психологическое давление на руководство всех стран-агрессоров[556]. Однако уже в начале декабря 1956 года Совет НАТО одобрил новую стратегию альянса, составными частями которой стали следующие ключевые решения. Во-первых, о создании довольно крупных и комбинированных по своему