черты всей советской дипломатии, которая формировалась под прямым влиянием самого Н. С. Хрущева: первоначально действовать напористо, нарочито грубо, «с позиции силы», оказывая таким образом психологическое давление на оппонента, а затем в случае отказа от советских требований предложить ему относительно мягкую формулу компромисса. Исторический опыт наглядно показал, что такая тактика далеко не всегда была плодотворной, но именно она проводилась в жизнь самим Н. С. Хрущевым и «хрущевским» министром иностранных дел А. А. Громыко. При этом надо заметить, что если В. М. Молотов, будучи руководителем МИДа, всегда очень жестко, с присущим ему упрямством и упорством отстаивал свою позицию по многим внешнеполитическим вопросам, за что в итоге и поплатился своим постом, то А. А. Громыко, не обладая в тот период даже минимальным политическим весом и влиянием, всегда шел в фарватере внешнеполитического курса Н. С. Хрущева и всячески старался не перечить этому волюнтаристу и сумасброду, который слабо разбирался в большинстве внешнеполитических проблем.

При этом легендарный советский дипломат А. Ф. Добрынин, который в тот период был главой Департамента США МИД СССР, вспоминал, что тогда же, с конца 1950-х годов, Н. С. Хрущев «ввел одно новшество, при рассмотрении внешнеполитических вопросов на заседаниях Политбюро (Президиума ЦК — Е. С.). Прежде на таких заседаниях от МИД присутствовал лишь один министр», а теперь он стал вызывать «на обсуждение соответствующих пунктов повестки дня заседаний Политбюро и заведующих наиболее важных отделов министерства». Причем он «спрашивал их мнение по разным аспектам обсуждаемого вопроса… до того, как выскажет свое мнение министр»[572]. Понятно, что теперь в такой роли иногда выступал и сам А. Ф. Добрынин.

Тем временем уже в конце декабря 1958 года А. А. Громыко представил на суд Н. С. Хрущева проекты двух мирных договоров: совместного договора СССР, США, Великобритании и Франции с ФРГ и ГДР и двустороннего сепаратного договора между СССР и ГДР. Причем в пояснительной записке он заметил, что, «разумеется», западные державы не согласятся с общим договором, так как он неизбежно вызовет развал НАТО. А раз так, то Москва будет вынуждена заключать отдельный договор с ГДР. Но Н. С. Хрущева это вовсе не смутило, и текст второго договора был сразу отправлен в Берлин. Через месяц, в феврале 1959 года, В. Ульбрихт послал в Москву свои замечания к этому проекту, где особо подчеркнул, что «территория Западного Берлина должна рассматриваться… как часть территории ГДР»[573].

Между тем, как верно подметили многие историки, новое обострение ситуации вокруг Берлина хронологически совпало с концом «эпохи» Дж. Даллеса, который в апреле 1959 года из-за неизлечимой болезни вынужденно ушел в отставку и уступил пост госсекретаря своему заместителю Кристиану Арчибальду Гертеру, а буквально через месяц скончался, упокоившись на Арлингтонском кладбище. Для многих, прежде всего в самом Вашингтоне, становилась все очевиднее несостоятельность даллесовской доктрины «массированного возмездия», в противовес которой глава штаба сухопутных войск США генерал-майор М. Тейлор сформулировал новую доктрину «гибкого реагирования», предполагавшую избирательное использование в случае кризисных ситуаций не столько ядерного оружия, сколько широкого набора всего комплекса военных средств, включая и обычные силы. Позднее он с успехом воплотил свою доктрину в жизнь, став военным советником нового президента Дж. Кеннеди.

Тем временем президент Д. Эйзенхауэр, отказавшись от идеи военных конвоев, предложенной генералом Л. Норстадом, принял важное решение доукомплектовать до полных штатов все американские части в Европе и после некоторых колебаний утвердил план чрезвычайных действий, который предусматривал ряд новых мер, в частности: 1) непризнание замены советских армейских частей и соединений аналогичными гэдээровскими формированиями на всех коммуникациях, ведущих в Западный Берлин; 2) сопровождение всех конвоев вооруженной охраной, которая в случае принудительной остановки вправе сразу открывать огонь; и 3) эвакуацию семей американских дипломатов и служащих из Западного Берлина, а возможно, и со всей территории Германии.

Не успел Д. Эйзенхауэр подписать этот план, как уже в начале февраля 1959 года на автобане Берлин — Хелмштедт советские блок-посты остановили продвижение нескольких американских и британских конвоев. Вашингтон отреагировал на этот инцидент довольно нервно, вплоть до заявления министра обороны Нила Макэлроя о возможности превентивной войны против СССР. А Лондон, напротив, настолько сильно испугался, что 21 февраля 1959 года премьер-министр Гарольд Макмиллан срочно вылетел в Москву для переговоров с самим Н. С. Хрущевым, в ходе которых договорились провести новую сессию СМИД по «берлинской проблеме». Однако американская сторона проигнорировала эти соглашения, и ситуация вокруг Берлина стала только обостряться. В марте-апреле 1959 года по вине Вашингтона в небе над Берлином произошло несколько опасных инцидентов американских транспортников с советскими истребителями, а из Хелмштедта в Западный Берлин все конвои теперь стали идти только в сопровождении американских патрулей. Затем в конце мая Москва и Вашингтон обменялись взаимными угрозами по поводу размещения своих ракетных баз на территории ФРГ, Турции, Греции, Болгарии и Албании. А своего апогея воинственная риторика достигла 23 июня 1959 года, когда Н. С. Хрущев в беседе с отставным губернатором Нью-Йорка Авереллом Гарриманом, подтвердив позицию Москвы в отношении берлинского вопроса, прямо заявил ему, что, «если вы пошлете свои танки на Берлин, они будет сожжены», и «если вы хотите войны, то вы ее получите»[574].

Однако спустя всего две недели, 7 июля 1959 года, на встрече с американскими сенаторами в Кремле Н. С. Хрущев резко поменял свою риторику и намекнул им о своем желании посетить их «замечательную страну». На следующий день на своей пресс-конференции президент Д. Эйзенхауэр выразил недоумение по поводу данного желания, однако все же не исключил возможности такого визита Н. С. Хрущева в США. Хотя подобная реакция американского президента была довольно странной. Дело в том, что о возможности такого визита речь шла еще в январе 1959 года, когда в США летал А. И. Микоян, где он встречался с Д. Эйзенхаэуром и Дж. Даллесом. Как позднее он вспоминал, «сам Хрущев стал меня уговаривать поехать в США, чтобы рассеять враждебную конфронтацию, возникшую в результате его же речи»[575]. Поначалу А. И. Микоян резко возразил и заявил ему: «Ты затеял, ты и поезжай!», а меня никто «не приглашает туда». Однако Н. С. Хрущев ответил, что ему ехать в США никак нельзя, поскольку он «первое лицо», поэтому «поезжай ты как личный гость посла Меньшикова», тем более «все же знают, что он был долгое время твоим заместителем во Внешторге. Возьми младшего сына, чтобы подчеркнуть частный характер поездки, а он поработает твоим личным секретарем». В этой поездке его сопровождал О. А. Трояновский,