составу сухопутных частей и соединений на Европейском континенте, способных реально сдержать любой гипотетический удар со стороны Советского Союза и его союзников по ОВД. И, во-вторых, об ограничении своей же доктрины «массированного воздействия» и невозможности применения ядерного оружия даже в небольших по масштабу локальных военных конфликтах. Кроме того, американцы заморозили свое участие в переговорах с советской стороной об ограничении всех ядерных испытаний, которое было предложено Н. С. Хрущевым и Н. А. Булганиным еще на Женевской конференции в июле 1955 года, и стали гораздо более активно и все больше склоняться к идее предоставления ключевым европейским партнерам по НАТО реального доступа к американскому ядерному потенциалу в чрезвычайных обстоятельствах.

Между тем в середине августа 1957 года в Советском Союзе прошли успешные испытания первой в мире межконтинентальной баллистической ракеты (МБР) Р-7, главным проектировщиком которой был Сергей Сергеевич Крюков, работавший с 1950 года в Особом конструкторском бюро (ОКБ-1) Сергея Павловича Королева. По мнению многих специалистов, успешный запуск этой ракеты с НИИ полигона № 5 Министерства обороны СССР «Байконур», долетевшей до Камчатского полигона «Кама» (затем «Кура»), положил конец прежней стратегической неуязвимости США, позволявшей им вести себя на мировой арене как слон в посудной лавке. Хотя, судя по последним исследованиям, в частности профессора Ю. Н. Смирнова, на конец 1957 года в арсенале США числилось без малого 6450 ядерных боезарядов, тогда как в арсенале СССР было всего лишь 660 таких «изделий»[557].

Понятно, что перепуганные европейские союзники, не знавшие тогда о данной статистике, стали все чаще и настойчивее требовать от Вашингтона значительного увеличения военно-технологической помощи, что, в принципе, целиком и полностью отвечало интересам самих американцев на Европейском континенте. Вместе с тем Администрация президента Д. Эйзенхауэра считала более целесообразным помочь западноевропейским сателлитам в создании собственного ядерного оружия, чтобы они своими силами и за свои деньги смогли сформировать реальный «европейский потенциал» ядерного противостояния с Москвой и тем самым облегчить бремя США в создании и содержании этого оружия.

А пока у европейцев ядерного оружия, по сути дела, не было, не считая всего 20 зарядов у Лондона[558], в декабре 1957 года Совет НАТО принял очередное важное решение о размещении на территории Великобритании, Италии и Турции двух типов американских баллистических ракет среднего радиуса действия: PGM-17 Thor и PGM-19 Jupiter. Естественно, что данные шаги, инспирированные американскими «ястребами», прежде всего госсекретарем Дж. Даллесом и помощником президента по нацбезопасности Робертом Катлером, были восприняты в Москве как первый шаг к «ядерному вооружению» Западной Европы. Именно в этой связи Москва сделала официальное заявление и потребовала исключить ФРГ из числа государств — членов НАТО, на территории которых могло бы быть размещено любое ядерное оружие, тем более что еще в конце 1956 года под влиянием венгерских событий в составе западногерманского правительства создается полноценное министерство обороны, которое возглавил Франц Йозеф Штраус, а Бундестаг принимает закон о всеобщей воинской обязанности[559].

Одновременно с этим высшее советское руководство пошло на асимметричный ответ и в январе 1958 года устами Н. С. Хрущева заявило об очередном сокращении численности советских Вооруженных сил еще на 300 тыс. человек. Это было уже не первое сокращение советской армии и флота, начатое сразу после смерти И. В. Сталина весной 1953 года, в результате чего их численность за последующие 3 года сократилась с 5 396 000 до 4 406 200 военнослужащих, то есть почти на 20 %. Причем, как считают целый ряд историков (Ю. А. Абрамова, Р. А. Соловьев[560]), такая политика в отношении армии и особенно флота была связана как с довольно высокими издержками госбюджета на их содержание, так и с переосмыслением некоторыми членами высшего советского руководства, прежде всего самим Н. С. Хрущевым, А. И. Микояном и отчасти новым министром обороны маршалом Г. К. Жуковым, прежней значимости обычных вооруженных сил и вооружений в новой военной доктрине страны. А уже в феврале 1958 года Н. С. Хрущев выступил с новым и неожиданным предложением созвать Международную конференцию глав четырёх великих держав для пересмотра существующего статуса Западного Берлина, его демилитаризации и объявления вольным городом, в управление которым не вмешивалась бы ни одна держава, включая оба германских государства. Однако эта инициатива Москвы не была поддержана противной стороной. Более того, как бы в пику ей в марте 1958 года канцлер К. Аденауэр в срочном порядке буквально протащил через Бундестаг ратификацию соглашения с США о размещении на территории ФРГ американских ядерных зарядов.

Естественно, советское руководство расценило такое решение Бонна как шаг к ядерному вооружению Западной Германии, и в мае 1958 года в Москве состоялось совещание стран — участниц ОВД, где была согласована единая тактика действий в германском вопросе. Более того, после полного провала проекта создания единой конфедеративной Германии по модели Бенилюкса, который обсуждался с июня 1955 года[561], в июле 1958 года высшее руководство ГДР выступило с предложением о заключении мирного договора с ФРГ, полностью выдержанного в русле советской идеи об отказе обоих германских государств от обладания ядерным оружием. Но западные державы, расценив это предложение как проявление «слабости Москвы», никак не отреагировали на него. Тогда было решено идти другим путем, и в начале сентября 1958 года Берлин направил лидерам четырех держав ноту с предложением о создании совместной комиссии из представителей Западной и Восточной Германии для подготовки мирного договора. Через две недели аналогичную ноту в Лондон, Париж и Вашингтон направила и советская сторона. Однако никакого ответа вновь не последовало. Именно поэтому Н. С. Хрущев, для которого тогда, как уверял его помощник О. А. Трояновский[562], идея «мирного сосуществования» превратилась в «идею фикс», был просто вне себя от бешенства. Более того, именно тогда над ним «буквально стала «витать тень Молотова»» и звучать постоянные укоры в сдаче советских позиций по всем фронтам. Особенно громко эти укоры стали звучать после визита Сайруса Итона — американского мультимиллионера, одного из лидеров кливлендской финансовой группировки и основателей Паугошского движения, с которым Н. С. Хрущев встречался в Москве в сентябре 1958 года.

Между тем уже 7 ноября 1958 года, несколько оправившись от своей неизлечимой болезни, госсекретарь Дж. Даллес все-таки отреагировал на последнюю советскую ноту и публично подтвердил всю решимость Вашингтона отстаивать свои права в Западном Берлине, «если потребуется, то и военной силой». В ответ на этот пассаж 10 ноября, выступая в Москве на торжественном заседании Общества советско-польской дружбы, Н. С. Хрущев потребовал от западных держав незамедлительно начать переговоры по выработке мирного