Одержанный успех лишь способствовал обоснованности требований национальной гвардии о ее немедленном боевом применении. Проведение лишь операций по патрулированию, которыми упомянутое боевое применение гвардейцев и ограничивалось, никак не соответствовало «молниеносным операциям» в тылу врага, на проведении которых так настаивала левая пресса. И при этом Дюкро никак не мог примириться с ожиданием атак немцев, которые, как стало окончательно ясно, в ближайшее время так и не состоятся. Национальную гвардию можно было считать бесполезной, но ведь в Париже оставались вполне боеспособные части, и Дюкро впервые стал рассматривать операции в аспекте ведения национальной войны в целом. Прорыв можно считать бессмысленным, если он не приведет к продолжению операций вместе со свежими силами, которые делегация формировала на Луаре; таким образом, если предпринимать попытку прорыва, то лишь в том случае, если его направление предполагало бы соединение с силами Гамбетты. Немецкая линия обороны к югу от города представлялась неприступной, но западнее Парижа обстановка обнадеживала. На первый взгляд тройной изгиб Сены весьма походил на непреодолимое препятствие, и все же именно поэтому немецкая линия обороны на данном участке, на стыке двух армий, была намного слабее. И для группировки численностью около 40 000 человек, под прикрытием орудий Мон-Валерьена и флотилии Сены, было бы вполне возможно пробиться через излучину Сены к Аржантёю, с боем пройти к плато Саннуа и затем, с левым флангом, защищенным Сеной, наступать на Руан и там, в Нормандии и Бретани, создать опорный пункт, прочно связанный морем с Луар-ской армией. Возражения были очевидны, но их было бы не больше, чем в отношении любого другого рассматриваемого плана действий. Это все же, как уныло заметил впоследствии Трошю, был план. Трошю, Дюкро и их ближайшее окружение в условиях строжайшей секретности приступили к его разработке. Однако, как оказалось, пресловутая секретность была отнюдь не строжайшей, ибо слухи о «плане Трошю» просочились на парижские бульвары и в кафешантаны.

Перед тем как предпринять попытку прорыва, Дюкро решил, что необходимо осуществить локальную операцию на выбранном для удара участке – ради проверки обороны немцев, а также ради гарантированной возможности воспользоваться плацдармом и ради укрепления и повышения боевого духа французских войск. Предстояло атаковать хорошо подготовленные позиции, речь не шла о крупномаштабной операции, поэтому и ожидать от нее слишком многого не приходилось. Подобных атак будет еще очень много 45 лет спустя в траншеях Фландрии и Северной Франции. Три колонны солдат, численностью в общей сложности чуть больше 8000 человек, 120 полевых орудий, провели 21 октября на садах и огородах в излучине Сены у Женвилье к юго-западу от Мон-Валерьена напротив длинного взгорья между Сен-Клу и Буживалем, где немцы разместили передовые позиции. И вновь они не сумели продвинуться дальше прусских застав, впрочем, поскольку на этом участке линия обороны пруссаков была достаточно мощной и сильно эшелонированной в глубину, было бы мало толку от того, даже если французы и сумели бы пробиться дальше. Авангард их колонн миновал парк в Мальмезоне, овладел Бузенвалем и проложил себе путь через леса к восточному склону оврага Кукуфа. Но на западном склоне и на гребне за Бузенвалем основные позиции пруссаков за баррикадами так и остались неприступными, что тяжело отразилось на тыловых колоннах французов, вынужденных остановиться в чистом поле. При столкновении с подобной обороной численное превосходство французов уже роли не играло, и наступательный порыв был исчерпан, когда подтянулись резервы пруссаков и снова стали оттеснять французов. Спустились ранние сумерки, и французы под их прикрытием ушли, оставив на поле боя 500 человек ранеными и убитыми, кроме того, 120 человек попало в плен. Операция никак не ослабила оборону немцев, но Дюкро был весьма удовлетворен таким исходом. Такую операцию нельзя было отнести к категории просто неудачных, ибо она изначально не была нацелена на успех, а его войска, даже мобильная гвардия, умело маневрировали, мужественно, если не героически, сражались и смогли устоять под огнем неприятеля. Таким образом, операцию эту можно было считать залогом успеха «плана».

Акция была запланирована на третью неделю ноября. Как выяснилось, Дюкро не чувствовал себя готовым даже к этому сроку, но неизбежные недели ожидания были явно не по душе нетерпеливому Бельвилю и другим районам Парижа. Период становления национальной обороны быстро завершился, прежние опасения, военные и политические, вновь выдвинулись на первый план, и последовавшие в конце октября сразу три события положили конец шаткому перемирию между республиканцами и революционерами, пробудив в стране дух гражданской войны и вырвав Париж из спячки.

Деревня Сен-Дени была укреплена настолько сильно, что ее можно было считать чуть ли не крепостью, отдельным самостоятельным бастионом, прикрывавшим все подходы к городу с севера. Командовал ею генерал Карре де Бельмар, способный, энергичный и амбициозный военный регулярных войск, который не выносил и того, что вынужден подчиняться Трошю, и демонстративной бездеятельности последнего. Под его командой находилось одно из самых воинственных и беспокойных нерегулярных формирований города, «вольные стрелки прессы». В ночь на 27 октября это подразделение провело разведку боем у своих позиций, дойдя до деревни Ле-Бурже, которую аванпост прусской гвардии удерживал в досадной изоляции. Захваченные врасплох пруссаки отступили. «Вольные стрелки», вызвав подкрепление, заняли деревню, Бельмар верхом отправился в

Париж сообщить восхищенному населению и изумленному Трошю о потрясающей победе французского оружия – первой с начала осады, если не с начала войны. Он затребовал подкрепление, артиллерию и – по данным Трошю – немедленного содействия. Трошю отказался. Захваченные позиции не представляли ценности, они не выдержали бы артобстрела немцев, и штабисты с мрачным здравомыслием искушенных в траншейной войне предупредили Бельмара, что такая операция «просто удлинит список погибших». Что любопытно, немцы придерживались того же мнения. Сама гвардия пруссаков так и доложила командующему армией, что, мол, позиции, простреливаемые и контролируемые из форта французов, едва ли стоило возвращать, и когда кронпринц Саксонии распорядился о том, чтобы отбить их у французов, в ставке Мольтке не скрывали дурных предчувствий. Немецкие войска, уютно устроившиеся на квартирах и рассчитывавшие уже к Рождеству вернуться домой, утратили боевой пыл летнего периода. Конец войны был теперь лишь вопросом времени, и они стремились дожить до него. Но, как бы то ни было, ранним утром 30 октября после целого дня артиллерийского обстрела прусские гвардейцы контратаковали, и эта атака стала хоть и небольшим, но все же вкладом в военную науку, заставившим теоретиков впервые призадуматься над проблемами пехоты, наступающей на вражеские позиции, обороняемые стрелками, ведущими огонь из заряжавшихся с казенной части винтовок, как и над тщательной подготовкой такого рода наступательных операций. Поротные колонны, пытающиеся прорваться через линию стрелков, должны были наступать в рассыпанном, а не сомкнутом строе, использовать для прикрытия все возможности рельефа местности, не позволять врагу превратить себя в легкие мишени и оказывать друг другу огневую поддержку – тактика, которой британской армии предстояло дорогой ценой овладеть в ходе Англо-бурской войны 1899–1902 годов, 30 лет спустя, и которую немецкая и французская армии напрочь позабыли к 1914 году. Продвижение расчлененным (рассыпным) строем без прикрытия позволило пруссакам продвигаться по открытой местности и, невзирая на огонь винтовок Шаспо засевших в деревнях французских стрелков, невзирая на артиллерийский огонь из фортов, охватить Ле-Бурже с обоих флангов и, продолжив наступление уже на улицах, овладеть деревней и пленить 1200 солдат противника. Сами пруссаки при этом потеряли 500 солдат убитыми.