тарелку Марджори, даже если эта тарелка пустая и еда на ней воображаемая.

Мерри спрашивает:

– Кто-нибудь видел сегодня десятый храм?

Папа продолжает произносить свое длинное ужасное одинокое слово. Его голос становится хриплым, гортанным; слово забирает его голос.

Мама допивает вино тремя большими глотками. Она подносит руку ко рту, жмурится и не открывает глаз так долго, что Мерри становится страшно, как бы мама не застыла в этой позе навсегда.

Мама говорит:

– Он корявый, уродливый, глупый и жалкий на вид. Это ужасно. Просто кошмар. Самый худший из всех.

Мерри спрашивает:

– Может, мне стоит разрушить его? Может быть, если я нарушу эти глупые правила, они прекратят их строить?

– Мы не должны были строить самый первый. Это все наша вина.

Мерри вспоминает тот день, когда мама с папой сказали ей, что она должна помочь им отнести деревянные доски в центр круга. Самое интересное, что она почти ничего не запомнила. Она помнит, как тащила доску, как они закончили строить первый храм, как мама ударила по нему ногой и какой звук издал отец, когда он рухнул. Этот звук отражает ее чувства по отношению к тому дню.

Мерри говорит:

– Я не виновата. Почему вы тоже считаете меня виноватой? Я ничего не делала. Я поступала так, как вы мне сказали.

Одиннадцатый храм

Теперь мне хорошо виден одиннадцатый храм из окна твоей комнаты. Для этого даже не нужно забираться на подоконник.

Он взмывает высоко над нашим домом, так что мне приходится поднимать вверх голову.

Его сделали слишком костлявым, похожим на ноги старика. Так сказала мама.

Но он, скорее, похож на ободранный хвост дракона, который взмывает прямо в воздух. А куски из кое-как сложенных деревяшек – это чешуйки на хвосте дракона.

– Ух ты! Пара досок падает. Мне кажется, это были доски, так как храм очень далеко, я не уверена. Точно не знаю. Но что бы там ни было, они перевернулись в воздухе и полетели вниз.

Я знаю, здесь воняет, но я слышу, как жители деревни на самом верхнем этаже спорят о том, оставлю ли я окно открытым, поэтому я его закрою. Хорошо?

Марджори, ты слышишь их?

Мне не нравятся эти звуки, такое чувство, будто они в твоей комнате вместе с нами. Жутковато.

Я могу принести тебе моих зверюшек – мягкие игрушки, и ты положишь их на подоконник. Может быть, они заглушат этот звук.

Кен так и не ответил на мою записку. Утром я проверила пол в прихожей и крыльцо, но ничего не нашла.

Когда я шла сюда, я слышала, как мама с папой перешептывались в ванной.

Они сказали, что в храмах погибли шесть человек. Двое умерли в десятом.

Я не слышала никаких имен.

Я не знаю, был ли среди них Кен.

Я не понимаю, почему они не перестают строить храмы, ведь умирают люди.

Мне хочется, чтобы они прекратили.

Мне хочется, чтобы ты поговорила со мной.

Мне хочется, чтобы ты рассказала мне еще одну историю.

Мне хочется, чтобы ты сказала мне, что делать. Ведь ты всегда это говорила.

Двенадцатый храм

Мерри будит беспредельно жуткий грохот, от которого дрожит дом. Мерри прячется с головой под одеяло и зовет маму, пока раскатистый оглушительный рев, словно предвещающий конец всего, не превращается в слабое эхо, а столбики кровати не перестают отбивать по стене ее комнаты сигналы SOS.

Мама врывается через приоткрытую дверь, и ее колеблющийся аморфный темный силуэт устремляется к постели Мерри.

– Тише, все хорошо, Мерри. Все хорошо.

Это неправда. Мерри знает об этом. Почему мама говорит такую откровенную ложь? Ложь ничего не исправит. Все нехорошо и уже очень давно.

Мерри плачет и не может остановиться, ее дыхание быстрое и поверхностное, ей не хватает воздуха. Она пытается успокоиться, чтобы задать вопросы и рассказать маме о том, что она слышала, как наступил конец всего.

Мама сидит на кровати, и Мерри забирается ей на колени. Мама обнимает Мерри. Они раскачиваются из стороны в сторону. Мерри боится, что грохот повторится, что он сбросит их с кровати и они провалятся сквозь пол в прожорливую потрескавшуюся землю.

Сухой прохладный ветер колышет занавески в комнате. Мама говорит:

– Тише, послушай: это просто рухнул двенадцатый храм. Наш дом не пострадал. С нами все в порядке. Знаю, это было громко и страшно, но храм должен был рухнуть. Он должен был разрушиться, и завтра они снова начнут строить новый. Им нужно еще кое-что добавить.

Мерри закрывает глаза и слышит, как кровь шумит у нее в ушах, а ее сердце быстро-быстро бьется в груди. Она пытается набраться мужества и попросить, чтобы они уехали из деревни, куда-нибудь далеко, где другие люди не смогут наблюдать за ними с вершины какого-то храма.

Мама отвечает:

– Завтра они начнут строить последний храм. Обещаю, он будет последним.

Теперь плачет мама.

Мерри закрывает уши руками.

Тринадцатый храм

На постройку тринадцатого храма у деревенских жителей уходит больше двух дней. Мерри кажется, что по правилам нельзя использовать дополнительное время, но она не решается сказать об этом.

На третье утро после того, как рухнул двенадцатый храм, папа будит Мерри и говорит ей, что они возвращаются в круг и Марджори пойдет с ними. На нем черный костюм, который ему не по размеру, и ворот и рукава которого сильно истрепаны. Мерри представляет, что если потянуть за висящую нитку, то можно его весь распустить.

Папа говорит:

– Мама в комнате Марджори, она моет, одевает ее и помогает подготовиться. Мне нужно помочь маме, так что жди внизу.

Мерри спрашивает:

– А я могу остаться дома?

– Нет.

– Можно мне пойти в дом Кена?

– Прости, но нет.

– Я не хочу сегодня идти в круг. Не хочу видеть тринадцатый храм.

– Мы должны.

– Почему?

– Мы поступаем так ради твоей сестры. Неужели тебе не хочется сделать что-то особенное для твоей сестры? Неужели ты не любишь ее, Мерри? Она бы все для тебя сделала! – Голос отца громкий и сердитый, но он не смотрит на нее, не может на нее посмотреть. Мерри кажется, что он лишь притворяется таким сердитым и громким.

Мерри слезает с кровати и берет очки с захламленного комода. Стекла покрыты пылью. Она не стирает ее.

Папа протягивает руку и говорит:

– Подойди сюда на секундочку, малышка.

Мерри не слушается его, выходит из комнаты и спускается вниз. Она идет медленно, ставит на ступеньку обе ноги и лишь потом переходит на следующую, она хочет, чтобы отец взял все свои слова