не обратно в ночь (лучи света из мира автора озаряют последние страницы романа, к свету, льющемуся из комнаты автора, летит бабочка).

В-четвертых, в рукописи романа (с. 250), к которой Долинину стоило обратиться, первое слово фразы написано как «Podee», а не как «Podi» – изменение было сделано уже за пределами рукописи на более поздних стадиях унификации и уточнения транслитерации. Это означает, что никакого целостного анаграмматического содержания фраза не предусматривала, поскольку «ee» вместо «i» совершенно меняет общий набор букв и возможных буквенных комбинаций. Само же начало фразы со слова «поди», употребляемого для выражения удивления (как разговорное «gob» в приведенной фразе Джойса), не кажется нам искусственным, в литературе немало примеров такого рода зачинов, причем именно с использованием числительных, например: «Поди два долларя стоит, ваше благородие?!» (К. М. Станюкович, «Василий Иванович», 1866); «Поди, семь раз на дню яичным мылом моешься?» (Ф. К. Соллогуб, «Творимая легенда», часть первая, 1905).

В-пятых, логично предположить, что в финале романа, в котором то и дело обнаруживает свое присутствие автор-создатель, зашифрованное послание или сообщение (не «письмо», разумеется, как пишет Долинин), тем более на русском языке, должно скорее принадлежать ему. Если идти по пути поиска именно русской, а не английской анаграммы, связывающей трагический контекст книги (смерть Ольги, страдания Давида и отчаяние Круга) с идеей неявного авторского утешения героя, то с тем же успехом мы можем предложить собственную версию авторского послания: «Olga, David schastlivy, poznavshi noch’. A.». Эта версия, может быть, менее вычурная и неловкая, чем у Долинина, но столь же искусственная и маловыразительная, мотивирована не только ключевой темой авторского присутствия и вмешательства, но и крайне важными в философии романа паскалевскими рассуждениями Круга о том, что «этот néant [небытие] никаких ужасов не содержит. То, что мы безуспешно пытаемся сделать, это наполнить благополучно пройденную нами бездну ужасами, позаимствованными из бездны, лежащей впереди <…>» (гл. 16). Составленное нами послание прямо подтверждает эту его догадку. И все же по своей функциональности оно не идет в сравнение с уже разобранной нами фразой Ольги в гл. 3 романа «togliwn ochnat divodiv [ежедневный сюрприз пробуждения]», предположительно содержащей предостережение («go not to lawn, D[a]vid» – «не ходи на лужайку, Д[а]вид»), но оставляющей надежду («сюрприз пробуждения»), что смерть все же может быть «мила».

Что касается слова «галонища», с одним «л», в чем Долинин видит знак скрытого смысла, утверждая, что якобы «во всех других случаях романа оно написано с двумя» (других случаев нет, слово встречается только один раз), то о нем следует сказать подробнее. По нашему мнению, никаких особых указаний его написание не несет, это, судя по всему, обычная опечатка, коих немало в книге: в рукописи романа слово написано правильно, с двумя «l», и следов конструирования анаграммы там нет (притом что вся страница представляет собой черновик с обильной и разнообразной правкой). Слово «gallon» во фразе солдата потребовалось Набокову, на наш взгляд, не в анаграмматических целях, а ради возможности его прочтения англоязычным читателем (и вот почему Набоков утяжелил его увеличительным суффиксом – чтобы простое английское слово предстало в том же искаженном местным наречием виде, в каком в романе даются многие иностранные слова и гибридные формы), ради отсылки к похожей сцене в «Улиссе» и ради гротескно-шуточной семантической связи с двумя эпизодическими персонажами. Дело в том, что в рукописи романа имя начальника экспериментальной станции не Хаммеке, а «Dr. Gallon» (д-р Галлон), при этом в невычеркнутом пояснении в скобках сказано, что Галлонов в романе два, как два Круга (Адам и Мартин), – второй Галлон – владелец магазина в озерном городке, где Давид купил игрушечный автомобиль (гл. 6). Именно в гл. 6 и происходит приведенный нами эпизод с отъездом Круга от полицейского участка, напоминающий отъезд Блума от дублинского кабака, а следовательно, два галлона в словах солдата по первоначальному замыслу Набокова должны были связать обе сцены (покупка игрушечного автомобиля перед арестом Максимовых и остановка в горах перед посещением экспериментальной станции) не только между собой, но и с соответствующим местом «Улисса», где возникает и «галлон», и «больной ребенок», и «жена». В рукописи (на с. 250) пояснение в скобках написано так (перевожу): «Галлонов было два, как было два Круга, другой Галлон владел магазином игрушек в озерном городке, мы встречали его прежде». Изменение фамилии д-ра Галлона на д-ра Хаммеке (ради связи с вульгарным интерпретатором «Гамлета» проф. Хаммом) на более поздних стадиях подготовки книги привело к отказу от этой композиционной связки и к исключению пояснительного фрагмента о двух Галлонах.

«Доброе утро», – пробормотал тот, отставляя ногу. Затем он поднял голову, поспешно засунул письмо в карман и позвал солдат. – В рукописи (с. 250) имеется невычеркнутое продолжение, Кристалсен не просто «позвал солдат», но грубо поторопил их по-русски: «Yedree vashu dushu [чорт вас подери], – сказал он, – нам давно пора ехать». Похожее обсценное выражение встречается в письме Набокова к Э. Уилсону от 16 июня 1942 г., в котором он рассказал о романе из советской жизни, написанном просоветским американским прозаиком Э. П. Колдуэллом: «Героя зовут Владимиром. Все крайне незамысловато. Сидящий во мне бес едва не побудил меня передать ему набор непристойных фраз, которые он мог бы использовать для выражений вроде “доброе утро” и “спокойной ночи” (например: “Razyebi tvoyu dushu”, – внушительно сказал В.)» (Dear Bunny, Dear Volodya. The Nabokov – Wilson Letters, 1940–1971. P. 72. Пер. мой). Речь идет о романе «All Night Long» («Всю ночь напролет», 1942), описывающем партизанское движение на оккупированных немцами советских территориях. К роману Колдуэлл приложил короткий список русских слов («da – yes», «khorosho – good» и т. д.), который, очевидно, и был предъявлен Набокову для проверки (Caldwell E. All Night Long. A Novel of Guerra Warfare in Russia. N. Y.: The Book League of America, 1942). Примечательно, что в этом списке есть и «kapusta», что, вполне возможно, побудило Набокова придумать с этим словом любимую поговорку д-ра Александера (см. коммент. к с. 74).

Заведовал ею д-р Хаммеке, приземистый, плотный, с густыми желтовато-белыми усами, с глазами навыкате и короткими толстыми ногами. – В «Даре» это же имя (Hammecke), но несколько иначе написанное, носит Хамекке, в прошлом фельдфебель, заведующий берлинской адвокатской конторой «Траум, Баум и Кэзебир» – «толстое, грубое животное, с вонючими ногами и вечно сочившимся фурункулом на затылке» (Набоков В. Дар. С. 254). В рукописи, как было сказано выше, этот персонаж назван д-р Галлон; замена была продиктована желанием Набокова связать его с тенденциозным шекспироведом проф. Хаммом (Hamm), автором труда «Истинный сюжет “Гамлета”» (гл. 7). О набоковской игре в романе с Hamm, Hamburger, ham/bacon, Hamlet и ham actor (плохой актер) см. коммент. к с. 170.

Фрунеризм. – В письме к Э. Уилсону от 9 февраля 1947 г. Набоков пояснил, что это слово – «сочетание фрейдового lapsus linguae [речевой ошибки, оговорки] и “спунеризма”» (Dear Bunny, Dear Volodya.