— Зелья сна закончилось, я могу предложить вам успокаивающее.

— Оно не действует. — Потряс пальцем в ухе, но звон не прошел.

Продавец почесал рыжую бороду, разглядывая полки и признаваясь:

— Свежие травы отсырели. Сейчас пошли в расход трехлетней давности, вот и эффект слабый.

— Хоть что-то, — попросил я, выкладывая на прилавок еще несколько монет.

И у Елрех ничего не нашел. Надо было остаться у Деса и, как он предлагал, напиться в стельку. Вот только опьянев, могу не уснуть, а натворить бед.

— Мне нужно уснуть.

Громила подошел, оперся ладонями в край стойки. Поморщил большой нос, пожевал губы, а затем склонился и зашептал, обдавая кислой вонью:

— Не так давно изгой один с маковым молоком пришел.

Опий? Я нахмурился.

— А разрешение есть?

Продавец отодвинулся.

— Так я ж помочь пытаюсь, Вольный. Лица на тебе нет. Никак без духов труднее вам, чем остальным.

Я скривился. Когда в последний раз вспоминал Алурея?

— Давай, — согласился.

— Приготовлю сразу, ты небось и не умеешь.

Пока он гремел посудой, я опустил голову на руки и закрыл глаза. Еще бы заглушить звуки; они настырно лезли, напоминая о суете вокруг. Стук — наверное, захлопнулась дверца. Звякнула посудина, зашуршали мешки, полилась вода, зазвенело стекло, ударилась ложка о стенки деревянной миски… Протяжно заскрипела входная дверь, и раздались шаги.

— Здравствуй, Кавман.

Чувства стянулись к груди, переплелись в крепкий клубок — я напрягся.

— День добрый, наставник, — поприветствовал продавец.

Совпадение? Я повернулся к безымянному соггору и, разглядывая старое лицо, спросил тихо:

— Что вы тут делаете?

— Гуляю, — ответил он, поглаживая поцарапанную поверхность стойки. — Погода хорошая, народ готовится к гуляниям в честь прибытия чужого правителя. Увидел милых девушек. — Кивнул на дверь, спокойно наблюдая за приготовлением запретного снадобья. — Они у крыльца мнутся, о Вольном говорят, познакомиться с тобой хотят, а смелости ни у одной не хватает. Щебечут звонко, как мимо пройти? А ты вот, выходит, из-за той, кому не нужен, решил рискнуть свободой. Говорят, некоторым хватает одного приема, чтобы привязаться.

— А некоторых лечат этим снадобьем, — опровергнул преувеличенную опасность.

— Лишь на севере. И только тогда, когда других зелий нет. В любом случае и одни, и другие с трудом оправляются. Чаще умирают.

— Я учту.

— Дитя, если болен, сходи к целителю. Ты знаешь, правители на многое пойдут, чтобы сохранить Вольному жизнь. Ты должен выполнить возложенную на тебя миссию. Каждый Вольный должен.

Сказал бы он это Вайли… Но я кивнул, вслух соглашаясь:

— Я Вольный. Я сильнее других, поэтому справлюсь.

Продавец без опаски поставил передо мной флакон и сгреб монеты со стола. Продолжая вглядываться в черные глаза, я поинтересовался:

— Вы потакаете незаконной деятельности?

Соггор улыбнулся, поправляя воротник плаща, и ответил тихо:

— Я просто умею хранить чужие секреты.

* * *

Аня.

Душно, жарко и неудобно. Остановившись по центру надоевшей комнаты, я еще раз склонила голову и, глядя на руку, помяла серебристую ткань платья. Напоминает шелковый муслин.

— Ерничаешь, — тихо обвинила Елрех, усаживаясь на кровать. — Хорошее платье. Красивое.

— Оно неудобное! — Я покрутилась еще раз, подол с шелестом разлетелся от ног. — Я запутаюсь в нем! — Сжав челюсть, подтянула лиф. И серебристая вышивка царапает пальцы! — Почему нет лямок на плечах? А если свалится? Они хотят представление за мой счет устроить? И точно все дело в том, что я человек!

— Асфи…

— Почему он сегодня не пришел? — голос дрогнул — истеричные нотки исчезли. Сердце затаилось в ожидании ответа — приговора.

Но последовало мягкое предложение:

— Сходи сама к нему, дом ведь в двух шагах.

— И что скажу?

Елрех, упираясь в край кровати, пожала плечами.

— Попроси что-нибудь. Дров наколоть.

Дров? Я скривилась, отступила на шаг и, чувствуя новый прилив злости, скривилась.

— Он их на месяц вперед заготовил! Мы завтра-послезавтра уйдем, а кто-то придет и воспользуется его трудом! Он горбатился, а кто-то… Черт!

Я закрутилась на месте, стараясь ухватиться взглядом за мебель, за раскиданные вещи, за склянки с кремами и маслами, выставленные на подоконнике — хоть за что-нибудь, лишь бы отвлечься. Не получилось… Застыла как вкопанная, повернула голову к Елрех. Она смотрела с участием, давила из себя полуулыбку.

— Ему все равно, да? Он и вправду отпустит меня, если захочу уйти к Волтуару?

— Ты же сама говорила, что Вольный заботится о тебе так, как умеет. Хочет лучшего для тебя.

— А я хочу, чтобы он остановил меня! — в сердцах произнесла я. И не сдержалась от продолжения: — Хочу, чтобы сорвал с меня чертово неудобное платье, — указала пальцем на дверь, — вышвырнул его, а потом заперся со мной, чтобы на следующий день сбежать вместе из города! Я хочу, хочу, хочу… — Воздуха не хватило, и голова закружилась. Вдохнула — выдохнула и, наконец-то, определилась с желаниями. — Хочу быть нужной ему.

— Асфи, — настойчиво обратилась Елрех, сжимая колени. Кажется, ее терпение тоже вот-вот лопнет. Пора завязывать с истерикой, она все равно не поможет. Бери себя в руки, Аня! Елрех напомнила: — Он Вольный. Что бы ни родилось между вами, он выполнит миссию и… — замялась, потупилась. — Извини, человечка.

Вольные долго не живут… Куда же они исчезают после выполнения миссии? Не верю, что умирают. Отказываюсь верить.

— Помоги, пожалуйста, с волосами, — попросила я, желая перевести тему.

— Почему ты отказалась от услуг, которые предложил городской защитник? Он готов был оплатить расходы на твои приготовления.

— Ради них пришлось бы тащиться к нему, а он мне не нравится. Да и для кого стараться? Кейел отказался туда идти, а мне все это и даром не нужно.

* * *

Возок, выкрашенный в зеленые цвета, с толстыми стеклами в узких окнах, приехал за мной ближе к вечеру. Впряженные олени фыркали и нетерпеливо рыхлили раздвоенными копытами снег. Возница, фангр, с важным видом открыл дверцу и ждал, когда я заберусь в жаркий полумрак. Сапоги на платформе проваливались и разъезжались на припорошенной снегом дорожке. Бархатная сидушка цеплялась к подолу платья, тонкие белые перчатки впитывали пот, собранные в сложную прическу волосы щекотали шею, а наброшенная на голые плечи шаль кололась. Меня трясло.