И надеюсь, с Уиллоу в роли моей жены.

Нервы напряжены. Я запланировал речь. Признание в любви, потому что она заслужила все слова моего сердца.

Ко мне подошел Мартин, бросил взгляд через плечо и широко улыбнулся

– Можно еще раз взглянуть?

Уиллоу увлеченно болтала с Лоррен. Я быстро показал Мартину кольцо.

– Не слишком большое? Но и не слишком маленькое. Идеально, не так ли?

И, как и всегда при взгляде на чертово кольцо, глаза Марти наполнились слезами.

– Ей понравится. Оно ей точно подходит.

Я захлопнул коробочку и запихнул в карман пиджака.

– Черт побери.

Мартин рассмеялся.

– Будешь ждать до окончания вечеринки труппы сегодня вечером? Пожалуйста, скажи, что так и будет. Пьеса почти завершилась. Почти.

– Ага, я подожду. Если она скажет «нет», я буду самым депрессивным Орландо в твоей жизни. Превращу твою комедию в трагедию.

– Ты же знаешь, что она ответит «да», – улыбнулся он. – Но если спросишь ее до того, как Розалинда и Орландо влюбятся, у них будет… Как вы называете это, молодежь? Insta-love? Мгновенная любовь?

Я рассмеялся.

– Мы шесть лет шли к этому моменту, – сказал я, и мой голос смягчился. – Я мог бы сделать ей предложение в тот день, когда вернулся в Хармони. Или в любую минуту потом. Но я хотел, чтобы она доверяла мне. Знала, что я могу оставаться в Хармони и быть счастливым.

Марти фыркнул.

– Оставь эти слова для нее.

– Слов у меня больше. Намного больше.

– После спектакля, – он глянул назад. – Кто-то хочет поздороваться, если ты не против.

Я бросил взгляд через плечо и увидел Бенни, теперь Бена, у входа в палатку. Я широко улыбнулся.

– Пусть заходит.

Мартин ушел, и его место занял Бен; озираясь, он засунул руки в карманы джинсов. Ему уже исполнилось девятнадцать, и он стал высоким и крепким. Ребенок, каким я его знал, исчез.

«Ему столько же, сколько было мне, когда я встретил Уиллоу».

– Привет, старик, – сказал я, поднимаясь, чтобы обнять его. Я засмеялся при виде выражения его лица, когда Лен Хостетлер занялся драматичным вокальным разогревом.

– Люди в театре очень странные, – сказал Бенни.

– Ты все правильно понял.

Наступила пауза. Мы с Беном поговорили, когда я вернулся три года назад, но разговор был напряженным. Мои извинения – слабыми. Он уже потерял отца, а потом я вычеркнул себя из его жизни. Не думаю, что он когда-либо простит меня за это, но и винить я его не мог. Напряжение между нами так и не исчезло, а потом он отправился учиться в Университет Южной Индианы. Я не мог не гордиться им, но теперь у меня уже не было на это права, и от этого было больно.

– Так, послушай… – Бен напряженно поднял плечи. – Я просто хотел поблагодарить за все, что ты сделал для меня и мамы. Ее дом… мой колледж.

– Не нужно.

– Ага, нужно. Ты многое сделал.

«И я не хочу быть тебе обязанным».

Подтекст был написан на его лице.

«Исправь это. Расскажи ему правду. Мы же так поступаем».

Я огляделся и поднял руки.

– Все это? Это много. Женщина вон там? – я показал на Уиллоу, смеющуюся рядом с Лоррен. – Она – это много. Теперь вся моя жизнь – это много, больше, чем я мечтал.

Бен нахмурился.

– Это не все из-за меня.

– Да, многое из-за тебя, – сказал я – Помнишь, как ты помогал мне репетировать текст для спектаклей? Для «Гамлета»?

– Ага.

– Помнишь все те сцены между Гамлетом и Горацио?

Он пожал плечами.

– Я не многое из того понимал.

– Горацио – один из самых важных персонажей пьесы. Он лучший друг Гамлета, – сказал я. – Он единственный остается рядом с Гамлетом, что бы ни случилось. И в конце пьесы, когда Гамлет умирает, именно Горацио он просит рассказать свою историю. Потому что доверяет ему. Они очень долго были друзьями.

На мгновение глаза Бена стали ярче, затем он снова пожал плечами.

– Да? И?

– Так ты был моим Горацио, парень. Ты был моим другом, когда весь город шептался за моей спиной или смеялся над батей.

– Я был просто ребенком.

Я пожал плечами.

– Как и я, – я снова взглянул на палатку. – У меня есть этот театр, этот спектакль, потому что я добился успеха в Голливуде. Я отправился в Голливуд благодаря выступлению в «Гамлете». А нет Гамлета без Горацио. Просто хочу, чтобы ты помнил об этом.

Бен секунду раздумывал над этим, засунув руки глубже в карманы.

– Ну, нам нужно присматривать друг за другом, да?

Я тяжело сглотнул.

– Ага, нужно. И ты так и делал. Спасибо, Бенни. Я должен тебе.

Он отвел взгляд, а потом снова посмотрел на меня.

– Мне нужно возвращаться. До встречи, – он хотел было уйти, но потом резко повернулся ко мне и обнял.

Я крепко обнял его, сжав челюсти, чтобы не расплакаться.

– Люблю тебя, парень, – сказал я.

– И я тебя, – ответил он напряженным голосом. – Ладно, ни пуха ни пера, – он отпустил меня и быстро отвернулся. – Увидимся позже?

Я кивнул, поджав губы.

– Увидимся.

Он улыбнулся, помахал и ушел.

Тихий смех и разговоры зрителей проникали в палатку вместе с легким летним ветерком. Сегодня зал был переполнен. Среди зрителей были Энджи и Бонни, Иоланда и Бен. «Мой лучший друг, – подумал я с улыбкой, – займет место среди друзей, которые появились у нас с Уиллоу в городе».

Бен всегда был мне другом, когда я был помладше, но теперь у меня их было столько, сколько я и представить не мог. Наши дни были полны общения, маленьких приемов со свечами и бутылкой вина. Когда дверь закрывалась после последнего гостя, мы с Уиллоу тянулись друг к другу. Мы проводили сонное тепло утра в постели, болтая и целуясь или хватаясь за простыни в безумии удовольствия.

Такую жизнь бедный парень из разбитого и никудышного трейлера и представить себе не мог.

Все вышли из палатки, но Уиллоу осталась у входа, поглядывая через щель на зрителей. Я встал рядом с ней.

– Вижу родителей, – сказала она. – Шляпа мамы могла бы накрыть тенью всю деревню.

Дэн и Реджина все еще жили в Нью-Йорке, но дважды в год приезжали в Индиану. Разрушение стен между нами было медленным процессом, хотя Реджина теплее отнеслась ко мне, чем Дэниел. Он был горд. Его извинение не состояло из одного предложения. Понадобились бесчисленные визиты, чтобы он, наконец, принял счастье дочери. И благодарность в его глазах, когда она смеялась или улыбалась, была для меня достаточным извинением.