Второй был намного грузнее, и, как показалось Фарамунду,значительно старше. Когда он ступил во двор, Фарамунд невольно протер глаза.Они совершенно не скрывались, даже мечи не вытащили из ножен!

Через двор пошли быстро, но без суетливости и, как он виделотчетливо, беспечно. Сердце застучало в страхе. Они знают, что в доме мертво.Значит, это они сделали, навели порчу... Или хотя бы только сон, но ему одномуудалось избежать!..

Оба незнакомца шли к крыльцу. Фарамунд торопливо огляделся,бежать и укрываться уже некуда, сделал шаг назад, вжался в темный угол.

Ступеньки слегка заскрипели, на мгновение в дверном проемевырос темный силуэт, тут же исчез, Фарамунд ощутил движение воздуха совсемрядом. Второй вошел следом, не дожидаясь знака от первого.

Привыкшие к ночи глаза Фарамунда видели, как оба прошличерез холл к лестнице. Оба негромко переговаривались, явно не страшатсяохраны...

— Здесь его нет, — донесся молодой голос. —Черт!.. Где же...

— Загляни в кладовку, — предложил старший. —Может, напился и лежит как свинья?

— Хорошо бы... А если к женщинам, это хуже...

— Что, впервые убивать и женщин?

— Да нет... к тому же их убивать не обязательно. Дажелучше! Найдут зарезанным в женской постели, тут же всем все понятно...

Послышался короткий смешок:

— Ну да, либо ревнивый муж отомстил, либо самазарезала... Я так проделывал тоже. Но если ушел к женщине за пределы крепости?

— Он что, совсем дурак? Ему любую девку прямо впостель...

Фарамунд слушал, оцепенев. Они говорили на другом языке,странном и непохожем на языки герулов, готов или лангобардов. В этом языке яснослышался шорох горячих песков, крики неведомых птиц и даже шипение огромныхзмей, невиданных в этих краях, но он, Фарамунд, понимает, все, о чем говорят!

Послышался стук упавшего стула, ругань младшего. Совсем нетаятся, сволочи. Донесся раздраженный голос:

— Придется искать по всему дому.

— Насколько долго защита?

— Это знают Старшие. Но мы должны успеть осмотреть дажедвор, если понадобится.

— Вряд ли такое раньше случалось!

— Да, но Старшие такие случаи навернякапредусматривают...

— Конечно, Старшие знают все.

В голосе звучало такое преклонение, что озноб снова побежалпо спине Фарамунда. Этот человек говорил о неведомых Старших так, словно те нелюди, а боги...

— Старшие знают, — повторил другойпочтительно. — Не зря же они могут смотреть в наши черепа, как в раскрытыекниги! Ты бы не знал, если бы мог читать в людских душах?

— Тихо, не смей такое даже думать...

Фарамунд с бьющимся сердцем на цыпочках выбежал во двор. Вчерепе билась о стенки паническая мысль: так вот что значило то странноеощущение, когда в черепе словно рылись чужие пальцы! Выходит, кто-то, в самомделе, рылся?

Лунный свет заливает двор, высвечивает каждую щепочку. Сзамирающим сердцем следил за крохотной тучкой, что ползла в сторону холодногосверкающего диска, но медленно, слишком медленно...

Стиснув зубы, он рискнул пробежать под стеной. Голова самауходила в плечи, он чувствовал себя как улитка, лишенная раковины, мышцы спинысжались, готовые встретить болезненный удар сверху...

Оставался ярко освещенный двор, но если те двое колдунов ужеосмотрели его комнату, то сейчас опускаются по лестнице... Он промчался мимоколодца как олень, прыгнул в темный проем между кузницей и конюшней.

Сердце колотилось, словно пробежал милю. Стукнула дверь, накрыльце появился младший, за ним вышел второй. В руках все еще холодно блисталидлинные узкие ножи.

— Начнем с конюшни? — предложил младший.

Второй засмеялся:

— Думаешь, питает нездоровую страсть к лошадям? Нет,эти наивные дикари еще чисты нравами... Сперва загляни в людскую, он могперепиться с челядью и там храпит. А я пойду навстречу, начиная от техказарм... или бараков для солдат, как они тут называют.

— Ну, у них нет еще таких понятий, как казармы илисолдаты. Это дикари!

— Но сами казармы есть, — сказал голос трезво.

— Думаешь, в этом дикаре видят угрозу?

— Кто знает замысел Старших? Возможно, что-то личное...

— У Старших?

В голосе прозвучало такое недоверие, что Фарамунд сразупредставил этих таинственных Старших древними старцами, у которых в душах неосталось огня, не осталось ничего личного, которые живут только воспоминаниямии заботами о племени вообще.

— Кто знает, — ответил первый голос, — ктознает Старших?.. У них свои бури.

Второй почтительно молчал, Фарамунд слышал его сопениесовсем рядом. Похоже, первый допущен к Старшим чуть ближе, всячески на этонамекает, гордится, выставляет напоказ.

— Хорошо, я пошел через помещения для слуг.

Фарамунд видел, как оба разом пошли один направо, другойналево. Когда и старший скрылся в помещении для воинов, Фарамунд метнулся кзабору, подпрыгнул, ухватился за край. Здесь был яркий лунный свет, проклятаятучка проползла мимо. Чувствуя себя абсолютно беспомощным, он подтянулся,перевалился на тут сторону.

Двое коней спокойно стояли перед запертыми воротами. Кровьшумела в голове, грудь ходила ходуном. Он смотрел во все глаза на коней, еще невидел таких высоких, статных, с сухими мускулистыми телами, ноги перевитысухожилиями, даже простолюдин поймет, что такие кони могут мчаться, обгоняяветер, и что усталости не знают.

Умные морды повернулись в его сторону. Не стреноженные, дажене привязанные к воротам, кони терпеливо ждали хозяев. У него мелькнуласумасшедшая мысль вскочить на одного, другого за узду, и пусть попробуютдогнать, а он умеет перескакивать на ходу с одного на другого... да, умеет,теперь он это чувствует!

Под ногами едва слышно хрустели камешки. Он скатился в ров,пробежал по сухой земле, пора заполнить водой, выскочил на другую сторону.Здесь все тот же нещадный лунный свет, он как на ладони, до леса далеко, хотяможно успеть, пока эти обыскивают весь дом и строения...

Он пробежал вокруг всей крепостной стены, в лицо пахнулосыростью. Голый берег в лунном свете как на ладони, видно даже бегающихмуравьев...

Задержав дыхание, он быстро перебежал, скатился вниз досамой воды. Едва сдерживаясь, вошел в волны как можно медленнее, сбоку хмуровыступала из мрака черная громада пристани. Опустился с головой, избегая брызги хлюпанья, поднырнул под черные осклизлые бревна. Макушка уперлась в твердое,пахнущее тиной и жабами, вода неспокойно колыхалась у подбородка.