Правда, едва несколько смельчаков попробовали захватить их,половина провалилась в болото, остальные с позором попятились. С тех пор толькогрозили кулаками издалека.

Фарамунд трижды ходил на болото. Он чувствовал, что сумеетпройти до самой стены, там укреплена слабее всего, но в одиночку не прорваться.А остальных придется вести за собой длинной цепочкой... Перебьют.

Он прикидывал разные трюки, сколько понадобится народу дляпрямого штурма, когда через боковую калитку в сторону болота вышел невысокийупитанный человек, С ним были дети, целая группа, мальчики и девочки не старшесеми-восьми лет.

Фарамунд наблюдал, как они рвали цветы, потом началиотходить от спасительной двери все дальше и дальше. Дети собирали цветыувлеченно, учитель указывал, какие рвать и, как показалось Фарамунду, незаметнооттеснял их от городской стены в сторону лагеря франков.

Его сердце забилось чаще, а ноги сами понесли в ту сторону.За ним двинулись Вехульд и Громыхало. Фарамунд сказал негромко:

— Все назад. Как можно дальше...

— Но...

— Выполняйте.

Он уже видел, что мужчина с детьми отошли слишком далеко,что успеть спастись бегством, даже если бросится к ним бегом. Мужчина явно всепонимает, все делает намеренно.

Фарамунд пошел навстречу так же медленно, неспешно. Детисобирали цветы, уже едва помещаются в руках букеты, а мужчина еще издализаискивающе заулыбался, поклонился.

— Что это значит? — спросил Фарамунд.

— Меня зовут Тертуллий, — ответил мужчина тонкимдребезжащим голосом. — А это дети, которых я учу. Это дети правителейгорода и самых знатных горожан. Я знаю, что ты все равно возьмешь этот город.Как брал уже другие. Но я не хочу, чтобы при штурме погибали люди!.. Хоть нашизащитники, хоть твои доблестные воины. Для меня — это все люди...

Внезапный гнев всколыхнул грудь Фарамунда. Он стиснулчелюсти, спросил сдавленным голосом:

— И что предлагаешь ты?

— Ты заберешь детей, — сказал Тертуллий, —покажешь их и потребуешь сдачи города. Вон единственный сын правителя, а этадевочка — единственная дочь начальника гарнизона. Они откроют ворота и сдадутгород!

Гнев бурлил так, что ему стало трудно дышать. В глазах намиг застлало красной пеленой. Он перевел дыхание, страшным усилием загналбешенство поглубже, его голос почти не дрогнул, когда обернулся и крикнул:

— Вехульд, ко мне!

Раньше Вехульда примчался быстроногий Унгардлик, резвый, какмолодой олень. Фарамунд кивнул на Тертуллия:

— Свяжи ему руки за спиной. Покрепче!

Тертуллий побледнел. Глаза стали круглые, губы затряслись:

— Зачем? Ведь я вам так помог...

— А себе? — спросил Унгардлик весело.

— Мне ничего не надо! — выкрикнулТертуллий. — Это не предательство, а акт... акт спасения! Как жителейгорода, так и ваших!

Фарамунд кивнул Унгардлику:

— Наломай прутьев. Каждому ребенку по пруту. Понял?

— Догадываюсь, — ответил Унгардлик. Он широкоулыбался, — У этого учителя такая жирная задница.

Когда он принес прутья, Фарамунд раздал детям и сказалраздельно:

— Ваш учитель привел вас ко мне в плен. Это — нечестно!Он вас предал. Поэтому возьмите эти прутья и лупите его, пока не пригонитеобратно в город. Надеюсь, вам откроют главные ворота.

Прошли сутки, а на следующий день из ворот выехал одинокийвсадник. Фарамунд с волнением выехал навстречу. После поражения от готов что-топеревернулось в душе, от уверенности в себе так быстро переходил к отчаянию,что кожа покрывалась волдырями.

— Я — Кенпер, — сказал человек. — Комендантгарнизона. Я родился и жил в этом городе, я женат на дочери господина префекта,и вообще... словом, хотя я явился один, но уполномочен говорить от именигорожан. Но сперва я хотел бы узнать...

Фарамунд кивнул:

— Если не касается военных тайн, спрашивай.

— До нас дошли слухи, что у вас настолько странноевойско... Однажды, когда вы перед одним городом устроили стоянку, прямо посредилагеря оказалась яблоня. Ветки просто гнулись под тяжестью спелых яблок. Былотакое?.. И когда войско, переночевав, ушло дальше, осталась не только цела самаяблоня, но уцелели даже яблоки!

Фарамунд засмеялся:

— Помню, было такое! Я за неделю до этого шестерыхповесил за грабежи. Так что это у моих людей вовсе не от доброго нрава...

Комендант поклонился:

— Спасибо за честный ответ. Я уполномочен заявить, чтомы сдаем город. Без всяких условий.

С этого дня Фарамунд считал только захваченные города,пренебрегая простыми бургами. Здесь, в южной части Галлии, где римское влияниечувствовалось неизмеримо сильнее, настоящей добычей были римские илипоримленные города. Встречались города, где на все население попадалась однаримская семья, но городок упорно называл себя римским.

Правда, останавливаться Фарамунд предпочитал в бургах. Этиугрюмые крепости, всегда стоящие отдельно, нависали над остальным миром, какорлиные гнезда над гнездовищами серых уток.

Сегодня он полдня принимал военачальников, выслушивал,отдавал приказы, но в душе тревожно щемило весь день. Он не понимал причины,пока солнце не опустилось к горизонту, когда двор залило тревожным краснымсветом заката.

Этот простенький бург стал неуловимо похож на бург Свена,который тогда казался огромным и несокрушимым. А бург Свена всегда напоминал оЛютеции... Из груди Фарамунда вырвался горестный вздох. На глаза навернулисьслезы. Он со злостью больно укусил себя за большой палец, но слезы все-такивыкатились. Он чувствовал, как они бегут по щекам, срываются с подбородка...

В узкой щели окна шевелилось что-то страшное,отвратительное. Скреблось, заглядывало в комнату, тут же пугливо пряталось. Смечом в руке он подошел вдоль стены, с облегчением выдохнул зажатый в грудивоздух. Это же дикий виноград взбирается по стене, цепляется усиками за всевыступы, старается влезть во все щели, неутомимо взбирается на крышу. Дай емуволю, заплетет весь дом.

Затем, когда выплакался, нахлынуло странное желание раздетьсядонага, остаться свободным, не оскверненным одеждой, пойти, а затем побежать,понестись... то ли прыжками, то ли в полете... Он не знал, что с ним, ностранное чувство распирало грудь уже с такой силой, что он просто физическичувствовал, как пробуждается в нем нечто странное, ночное, что при яркомсолнечном свете не существует вовсе, а если и существует, то забивается в такиеуголки души, что не выковырять ни ножом, ни иголкой...

Слезы наконец высохли, но в душе стало пусто и горько,словно там протерли полынью. Не в силах оставаться в одиночестве, вышел,движением руки велел дверным стражам играть в кости дальше, он бург не покинет.