Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тем временем летом 1960 года в США разгорелась предвыборная гонка за пост президента, которая несколько оттеснила события вокруг Берлина на второй план. Хотя Бонн и Берлин время от времени продолжали обмениваться взаимными претензиями и угрозами. В этой ситуации Н. С. Хрущев вновь занял выжидательную позицию, но уже в начале января 1961 года в одном из своих новых выступлений, посвященном «природе современных войн», он вновь заявил о готовности Москвы подписать сепаратный мирный договор с ГДР[584]. Это выступление советского лидера произвело очень сильное впечатление на нового президента США Джона Фицджеральда Кеннеди, который сразу воспринял его как программное изложение основных целей «советской глобальной политики» и специально посвятил этой теме отдельное заседание Совета Национальной Безопасности США.
Однако уже в марте 1961 года, после переписки с В. Ульбрихтом и установления прочных и доверительных рабочих контактов советских дипломатов, в частности посла в Бонне А. А. Смирнова, с правящим бургомистром Западного Берлина Вилли Брандтом через его доверенное лицо Эгона Бара, Н. С. Хрущев вынужденно пошел на попятную. В итоге 30 марта 1961 года Политический консультативный комитет ОВД, прошедший в Москве под руководством В. Ульбрихта, принял официальное Коммюнике, в котором содержался призыв «подписать мирный договор с обоими германскими государствами» и сделать Западный Берлин «демилитаризованным свободным городом». Однако уже 13 апреля из Вашингтона пришла весть о том, президент Дж. Кеннеди и канцлер К. Аденауэр в совместном заявлении отвергли это предложение Москвы и выступили за мирное «объединение Германии на принципах свободы и демократии».
Между тем еще в конце февраля в недрах новой Администрации США после долгих и горячих обсуждений с участием самого Дж. Кеннеди, нового госсекретаря Дина Раска, Джорджа Кеннана, Аверелла Гарримана и других влиятельных персон дипломатического фронта было принято решение направить в Москву личное послание Н. С. Хрущеву с предложением о встрече в верхах[585]. Данное послание лично привез в Москву посол Льюэллин Томпсон, у которого с советским лидером сложились особо доверительные отношения и которого многие советские коллеги, в том числе А. Ф. Добрынин и О. А. Трояновский, считали лучшим главой американской дипмиссии в Москве. А уже в начале марта советская сторона дала положительный ответ, и, несмотря на уже разгоравшийся Кубинский кризис, 3–4 июня 1961 года в Вене состоялась первая личная встреча лидеров двух стран, где, помимо разного рода философских «откровений» и жаркого спора о преимуществах двух систем, обсуждались и вполне земные проблемы, прежде всего вечный германский вопрос. В современной исторической и мемуарной литературе, в том числе в статьях и книгах А. И. Микояна, А. Ф. Добрынина, Г. М. Корниенко, С. М. Рогова, А. А. Фурсенко и М. Татю[586], существует устойчивое представление, что на Венских переговорах Н. С. Хрущев явно недооценил своего американского партнера. По всей видимости, под влиянием советского посла М. А. Меньшикова, называвшего Джона и Роберта Кеннеди «мальчишками в коротких штанишках», советский лидер, считая нового американского президента слишком молодым и слабым партнером по переговорам, проявил совершенно неуместную полемичность и упустил вполне реальный шанс приблизиться пусть к небольшому, но все же компромиссу по германской проблеме. Именно поэтому Н. С. Хрущев вновь крайне жестко поставил вопрос о подписании мирного договора с «большой» Германией с обязательным включением в него ряда статей, запрещавших размещение на всей ее территории любого ядерного оружия. Более того, американскому президенту было также жестко заявлено, что Москва считает весь Берлин территорией ГДР и совершенно не видит никаких оснований для сохранения особого статуса западной части этого города.
В принципе, позиция Москвы во всем, что не касалось статуса Западного Берлина, вполне отвечала новым настроениям в самом американском руководстве. Но столь напористый хрущевский тон показался американской стороне явно вызывающим, поскольку советский лидер угрожал отказом гарантировать права натовских держав в Западном Берлине. В этой ситуации Дж. Кеннеди по примеру Н. С. Хрущева решил проявить нарочитую твердость и заявил, что при необходимости США будут силой оружия защищать свои жизненные интересы в Западном Берлине. Как уверяют ряд мемуаристов (Г. М. Корниенко[587]), подобного прямого обмена скрытыми угрозами и столь резкого разговора между лидерами двух великих держав прежде никогда не происходило, и в результате Венская встреча закончилась безрезультатно.
После Венской встречи Н. С. Хрущев продолжил наступательную стратегию и уже 15 июня впервые публично заявил о том, что в конце текущего года завершается последний срок для подписания мирного договора с ГДР. В тот же день об этом заявил и Вальтер Ульбрихт, который даже намекнул на возможность строительства полноценной стены для изоляции Западного Берлина. Ответ Вашингтона не заставил себя ждать, и уже 21 июня Конгресс США в рамках реализации новой доктрины «Кеннеди — Макнамары» проголосовал за резкое увеличение военных расходов на 12,5 млрд. долл. Москва тоже не осталась в долгу, и уже 8 июля Н. С. Хрущев заявил о временной отсрочке сокращения Вооруженных сил и существенном увеличении оборонных расходов страны. Более того, через день Президиум ЦК принял решение о проведении испытания термоядерной авиабомбы проекта АНб02, разработанной в Сарове А. Д. Сахаровым, Ю. Н. Трутневым, В. Б. Адамским и другими сотрудниками КБ-11 под руководством академика Ю. Б. Харитона[588].
Затем 3–5 августа 1961 года в Москве состоялась закрытая встреча лидеров стран «восточного блока» для «обмена мнениями по вопросам, относящимся к подготовке и заключению германского мирного договора». Ряд участников встречи, прежде всего В. Ульбрихт, предлагал изолировать Западный Берлин и взять его под полный контроль, чтобы убедить мировое общественное мнение в «новом соотношении сил, благоприятном для социалистического лагеря». Но Н. С. Хрущев, на словах клянясь в верности «антиимпериалистическому курсу», на деле высказался за компромисс с «разумными европейскими политиками» и «близкими к Кеннеди людьми», которые «уже отшатнулись от края пропасти». Однако уже через пару дней он резко поменял свою позицию и поддержал замысел