планы, боюсь отказаться от нашего свадебного путешествия: мне кажется, это было бы дурно, этим бы я показала себе и высшим силам, что не верю в благополучный исход.

Прости меня за это сбивчивое письмо, Катя, моя нежная, но мне очень тяжело сейчас собраться с мыслями. Первая часть получилась веселая, а окончание — ужасное. Опять начинали за здравие, а кончили — как за упокой. Я искренне желаю тебе самого лучшего, счастья и благополучия — тебе и твоему мужу. И постарайся написать мне в самое ближайшее время. Пожелайте нам всем мира!

Любящая тебя очень Мария».

За письмом Марии было несколько черновиков Кати, датированных январем 1939 г.:

«…отчасти я счастлива, конечно, хоть в Ч. я чувствовала себя лучше и уютнее. В. — место старое, красивое, но я ничего тут не знаю, у меня нет знакомых, они остались в Ч., и я не могу общаться с местными, ничего почти не понимаю, мне тяжело…».

«…как ни хотелось бы мне писать о моем одиночестве здесь, и мне не хочется ни в чем упрекать Митю… но я в глубине души виню его за то, что мы переехали…».

«…и я непостоянна. Я повторяла, что хочу уюта, хочу иметь свое жилье. И Митя услышал меня и, узнав о наследстве — от своих нелюбимых родственников, которые попрекали его из вредности, но не нашли иного наследника, — узнав, что у нас может быть настоящий быт, он заговорил о нем, искренне желая меня порадовать. Я говорила ему, как устала я мотаться по отелям, как хочется мне иметь свое…».

«…но жить тут, не зная языка, — ужаснейшая мука! Жить тут невыносимо! Бесконечная цепь из ненависти, злобы, страха, обид и гнева душит меня…».

«…я скучаю по всем вам, по своему дому. Я скучаю по местам, близ которых выросла, по нашей булочной, по нашим вечерам, по закатам на набережной. Митина Маршалковская улица не заменит мне дома. Здесь все чужое, не мое — язык чужой, все какое-то странное, искаженное, неправильное! У меня нет слов, чтобы описать, как мне не хватает своего! Уезжаешь и рассчитываешь начать по-новому, а все равно не получается. Может быть, это я неправильная? Не получается вытравить из себя…».

Как она ошибалась — ни за что, ни за что Катя не должна была выйти замуж за Митю. Отчего они с тетей Жаннетт не справились с ней? Не стань она его женой из упрямства, она бы не умерла. И вместе с тем она почувствовала дикую ненависть к Альберту — вот уж кто точно главный виновник Катиной смерти. Вот напрасно она жалела его! Из-за него умерла Катя. Он мог ей помочь, но вместо этого, вместо этого…

— Конечно, я не могу в это поверить, — сказал Аппель. — Я понимаю ваши намеки, но… Ваш муж знает?

— Естественно, он знает, — с оскорбленным выражением сказала Мария.

— Вы действительно ее убили? Как это произошло?

— А-а, какая разница? — Она отвернулась. — Важнее то, что она мертва, и мой муж получил в наследство ее деньги.

— Но зачем вы рассказали мне?

— Потому что ничего уже не…

Снаружи незнакомо заурчал автомобиль. Спешно погасив свет, Мария бросилась к окну, Аппель — за ней. Близ ворот остановилась черная машина с бело-красными флажками и мигала фарами на дом.

1939

«Митя принес мне дневник. Моя первая запись.

Мы с ним поругались. Вернее, поругался со мной Митя, я ругаться не собиралась, но кто заставлял его читать мои письма?

— Катишь, я случайно взглянул на твой туалетный столик и…

Не скажи он об этом, я бы притворилась, что не заметила. Письмо Марии — он хотел посмотреть, что я рассказываю ей. Я сказала, что не поеду на день рождения Марии — мне расхотелось. И добавила:

— Полагаю, ты этого хочешь.

Он принял вызов и ответил:

— Поступай, как знаешь.

Мы отправились в постель.

Он спросил:

— Тебе плохо со мной?

Отлично он выбрал момент — мне хотелось спать.

— Что ты говоришь?

Он повторил. Я задумалась. Нет, мне не плохо с ним. Зачем-то Митя начал спрашивать, почему мы несовместимы в постели. Это было глупо.

— Разве мы несовместимы? Я не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Катишь, мне тяжело дается наш разговор… Тебе не с чем сравнивать. А мне… есть, с чем. Мне кажется, у нас не все хорошо.

Я еле сдержалась, чтобы не расплакаться.

— Нет, Митя, мне хорошо с тобой!

— Тогда почему у тебя такое обиженное лицо?

Я отвернулась. Это было невыносимо. Я делала все, чтобы нам обоим было… хорошо? Нет, не так. Зачем он мучает меня этим? Мы не говорили раньше об этом. Он пытается быть нежным со мной. А он не считает меня нежной? Или что там требуется?

— Меня беспокоит, что у нас нет… ну… страсти, — тихо сказал он. — Я думал, она появится, когда ты привыкнешь. Потому что я тебя люблю. Но чем дольше мы с тобой живем, тем больше я сомневаюсь. Вдруг мы не можем вместе…

— Но ты говоришь, что любишь меня.

— Люблю, Катишь, очень люблю! Но дело же не только в этом. Ты лучшая девушка в моей жизни. Но я не понимаю, что нам делать.

Смутно я понимала, что он имеет в виду, но мне стало настолько обидно, что я выпалила:

— А чего тебе от меня надо? Мы спим столько, сколько ты хочешь! Мы делаем так, как ты хочешь делать! Что такого я должна еще сделать?

Я услышала его тяжелый вздох. Я набросила на голову одеяло и заплакала. Мне было невыносимо стыдно. Не то чтобы я горела мыслью оправдать его ожидания. Да, я ждала большего от обычной физической любви, я расстроилась, обнаружив, что она отличается от любви, какой ее показывают в фильмах и книгах. Но сказать, что мне совсем не нравится, — нет, это приятно. Порой мне даже нравится это. Ни разу до этого у меня не было мысли, что Митя хочет от меня большего. Оказывается, его сдержанность (можно ли это назвать равнодушием?) — от того, что со мной что-то не так. Да, он не оправдал моих ожиданий — вернее, ожиданий от постели, но для меня это не стало трагедией. А теперь выясняется, что Митя переживает, что у нас нет мифической страсти. И говорит, что мне не с чем сравнивать. Не понимаю, что со мной не так. Почему у меня не складывается эта страсть? Мне хотелось провалиться сквозь землю.