Наши мужчины все делают неправильно. Они истребляют себяпрямо у нас на глазах: бегут на рыбалку, на работу, на войну, в науку, впивную, в гастроном, в политику и… к другим женщинам — что опасней всего. Мы,женщины, недоумеваем: зачем они бегут куда-то, когда мы так в них нуждаемся? Мыс болью в сердце хотим знать: зачем они суетятся, когда рождены любить нас,оберегать, холить, лелеять и восхищаться. Восхищаться, разумеется, только нами,своими женщинами…

Почему они, эти мужчины, так плохо выполняют своепредназначение?

Нераскрытая тайна, вечная загадка…

Мои каждодневные упражнения по “Изучению мужчины” доказали:пока жив на планете хоть один подопытный экземпляр, надежда познать мужчину неумрет.

Предлагаю вам летнюю форму надежды.

Тому, кто считает жизнь прекрасной, скажу: так будет невсегда. На самом деле жизнь невыносима. Особенно, когда подыхаешь отодиночества, страха и тоски. И уж совсем она злодейская штука, когда видишьперед собой бездыханное тело человека близкого и нужного как воздух. Вот когдареальность превращается в пытку: еще недавно хмурились эти брови, еще недавнопристально смотрели эти насмешливые глаза, и губы шевелились, выплевываябезжалостные фразы… и вот перед тобой труп.

С незнакомым лицом. С деревянными руками и ногами. Труп!!!Безжизненное тело, равнодушное и чужое… Только что оно по-дружески ненавиделотебя, а теперь лежит безразличное и немое. И карой небесной именно в этотмомент осознаешь то, чего не понимал раньше: тело это… Да-да, тело — человек, развеэто не одно и то же? Это тело всегда было (было!) родным. Легкое подрагиваниебровей, кривая улыбочка, нервные движения длинных и тонких пальцев, падающая налоб прядь волос — все, на что я так безучастно взирал совсем недавно, сейчас, вэту трагическую минуту, составляет для меня наивысшую потребность. Разумсатанеет от горя, сердце заходится от боли, от жестокого осознания безобразнойистины: губ этих и бровей не увижу уже никогда.

Никогда!!! Никогда… Невозможно вдохнуть в бездыханное теложизнь.

Но есть истина и пострашней: виной тому я сам… Я, смирный,ленивый, законопослушный…

Уму непостижимо, как со мной могло такое случиться? Совсемнедавно жил (как все) обычной скучной жизнью: ел, спал, работал, изредкавеселился, искал удовольствий, мог предсказать каждый свой шаг, лениво строилпланы…

Планы. Планы, планы, планы… Воистину золотые слова: расскажиГосподу о своих планах, пусть Всевышний посмеется…

Из Парижа я вернулся в том самом настроении, в каком соптимизмом взираешь лишь на веревку, желательно уже намыленную. Это был провал.Абсолютный провал.

Абсолютный и позорный. Насмешил весь научный мир. Столп,заваленный мальчишкой.

Я страдал. Душа — разрытая траншея, которую неизвестно когдазароют, потому что трубы все еще не подвезли и подвезут ли никто не знает. Чтовдохновило меня на такое затейливое сравнение понятия не имею, но “душа —траншея” сказано очень точно. На конференции душу мою разворотили оченьглубоко. Жить совсем не хотелось.

Хотелось запереться в квартире, упасть на диван, на голову —подушку и забыться… Хотя бы на сутки.

Однако отгородиться от внешнего мира диваном и подушкой неудалось. Первой позвонила мать. Непостижимым образом она всегда чует мою бедуи, надо отметить, всегда невовремя дает о себе знать. Мать, как пчела на мед,летит на мои проблемы, чтобы лишний раз констатировать какое я ничтожество икак умна она, да заодно дать дельный совет, которым невозможно воспользоваться.Иными словами, мать никогда не упустит случая чтобы окончательно отравить моюжизнь. Я очень ее люблю, но за это порой ненавижу.

— Роби, это ты?

Боже, какой напор! А голос! Сколько в нем превосходства!Всего три слова, а собеседник буквально стерт с лица земли, но перед этимоскорблен и унижен. Так может разговаривать только моя мать.

— Роби! Это ты?

— Да, мама, это я.

Безграничное удивление:

— Ты?!!! Роби!!! Ты?!!! Неужели?!!!

Я вспылил:

— Да, мама, это я! Кто еще может отвечать из моей квартиры?Ты не забыла, твой сын живет один.

— Не по моей вине, — мгновенно парировала мать. — Если бы тыслушал умных людей…

(То есть ее.)

— … то давно уже был бы счастлив, как это делает твоя сестраКристина.

Я испугался и поспешил сообщить:

— Да-да, знаю, Кристя живет припеваючи со своим бизнесменом.Как сыр в масле катается. Просто устала от счастья, истомилась, о чем тынепрестанно поешь, не за этим ли ты и сейчас позвонила?

— Звоню тебе, чтобы сказать: Роби, ты глупец и неотесанныймужлан, весь в своего папочку.

Мать никогда не лезла за словом в карман; я решил помолчать.Тем более, что говорить вдвоем бесполезно.

— Слава богу, Кристина удалась в меня, — тем временем ужерадовалась мать. — Все в ней комильфо. Образованна…

(Будто я неуч. Или доктор наук для нее мало?)

— … красавица…

(Будто я урод.)

— … умница…

(Будто я дурак.)

— … никогда своего не упустит…

(Да-а, здесь мне до нее далеко. И всем далеко. Кромематушки, разумеется. Эти две особы — мои ближайшие родственницы — даже ИисусаХриста считают своим.

Весь Мир — их собственность — им же остается толькоприкидывать как всем этим выгодней распорядиться. Как подумаю откуда я взялсвои гены… Нет, кажется, я точно повешусь.)

— Поэтому, Роби, я за Кристину спокойна, чего не могусказать о тебе. Никогда и ни в чем не добьешься успеха. Господи, ну почему ты уменя такой пентюх? — трагическим вопросом задалась мать и тут же огорошила меняответом: — А все потому, что плохо соображаешь. Просто удивительно как с такимидрянными мозгами ты угодил в науку. Кстати, почему ты не хвастаешь? Как прошлаконференция?

Мне сразу расхотелось вешаться — захотелось застрелиться,так намного быстрей.

— Роби, как прошла научная конференция? Отвечай! Почему тымолчишь?

— Конференция прошла нормально, мама.

Сказать о провале у меня не хватило духу, но если она начнетрасспрашивать, придется признаться. Даже представить не могу что тут начнется,я этого не переживу. Вот когда я порадовался, что матери (если зрить в корень)нет дела до меня — она с энтузиазмом продолжила петь дифирамбы Кристине.