Дону Гранту, который на свой

страх и риск издает эти

романы один за другим

«Извлечение троих» — второй том длинной истории подназванием Темная Башня, истории, навеянной и до некоторой степени основанной напоэме Роберта Браунинга «Чайльд Роланд к темной башне пришел», которая, в своюочередь, восходит к «Королю Лиру».

В первом томе, «Стрелок», повествуется о том, как Роланд,последний стрелок из мира, который сдвинулся с места, наконец настигаетчеловека в черном… одного колдуна, за которым он гонится очень давно — мы дажене знаем, сколько. Человек в черном оказывается тем самым Уолтером, которыйкогда-то прикидывался большим другом отца Роланда. Это было тогда, когда миреще оставался прежним.

Цель Роланда — не этот получеловек. Его цель — Темная Башня.Человек в черном, — а точнее, то, что он знает, — первый шаг Роланда на пути кэтому таинственному месту.

Кто же такой Роланд? Каким был его мир до того, как онсдвинулся с места? Что это за Башня, и почему он стремится к ней? Ответы есть,но только отрывочные. Роланд — стрелок, своего рода рыцарь, один из тех, комувверено хранить мир, который, как помнит его Роланд, «был исполнен любви исвета», и беречь этот мир, не давая ему сдвигаться.

Мы знаем, что Роланду пришлось пройти испытание намужественность много раньше разумных сроков после того, как он обнаружил, чтоего мать стала любовницей Мартена, чернокнижника, искушенного в колдовскомискусстве гораздо лучше Уолтера (который в тайне от отца Роланда был в сговорес Мартеном); мы знаем, что Мартен специально подстроил так, чтобы Роланд узнало его связи с матерью, в надежде, что тот не выдержит испытания и будет «изгнанна Запад»; мы знаем, что Роланд с честью выдержал испытание.

А что мы знаем еще? Что мир стрелка в чем-то очень похож нанаш. В нем сохранились остатки культуры, мало чем отличающейся от нашей:бензоколонки, например, и некоторые песни (да хотя бы «Эй, Джуд» или кусочекодной нескладушки, которая начинается со слов «Бобы, бобы, нет музыкальнейеды»), а некоторые обычаи и ритуалы как-то уж слишком похожи на наши несколькоромантизированные представления о Диком Западе.

И есть еще одна зацепка, странным образом соединяющая мирстрелка с нашим. На дорожной станции у давно заброшенного проезжего тракта вгромадной стерильной пустыне Роланду встречается мальчик по имени Джейк,который умер в нашем мире. На самом деле, его убили: вездесущий (и не знающийжалости) человек в черном столкнул его с тротуара на проезжую часть. Джейктогда шагал в школу с портфелем в одной руке и с завернутым завтраком в другой,и последнее, что он запомнил еще в своем мире — в нашем мире — это то, как егодавят колеса громадного кадиллака… и он умирает.

Незадолго до последней встречи с человеком в черном Джейкумирает снова… на этот раз потому, что стрелок, второй раз в жизни поставленныйперед неумолимым выбором, все-таки предпочитает пожертвовать мальчиком, которыйв плане символистическом стал ему сыном. Когда пришлось выбирать между Башней иребенком, быть может — между проклятием и спасением, Роланд выбрал Башню.

— Тогда идите, — сказал ему Джейк перед тем, как сорваться впропасть. — Есть и другие миры, кроме этого.

Последнее столкновение Роланда и Уолтера происходит напыльной голгофе истлевающих костей. Темный человек гадает Роланду на картахТаро. Карты показывают мужчину — Узника, женщину — Госпожу Теней и темную тень,именуемую просто Смерть («Но не твоя, стрелок», — сказал ему человек в черном).В этом томе как раз и рассказывается о том, как сбывались эти предсказания… овтором шаге Роланда на долгом и трудном пути к Темной Башне.

Том первый, «Стрелок», заканчивается на том, как Роландсидит на берегу Западного Моря и глядит на закат. Человек в черном мертв.Будущее видится стрелку смутно. «Извлечение троих» начинается на том же самомберегу, часов семь спустя.

Стрелок пробудился от странного сна, состоящего, кажется, изодного-единственного образа: Моряк из колоды карт Таро, по которым человек вчерном предсказывал (или лишь делал вид, что предсказывает) стрелку егобудущее, горестное и достойное всяческой жалости.

Он тонет, стрелок, — говорил человек в черном, — и никто небросит ему веревку. Мальчик Джейк.

Но это был не кошмар, а хороший сон. Хороший, потому что восне тонул он сам, а это значит, что он был не Роландом, а Джейком, и поэтомучувствовал несказанное облегчение: лучше уж утонуть, как Джейк, чем жить, какживет он — человек, ради какой-то сухой и холодной грезы предавший ребенка,который ему доверял.

Хорошо. Замечательно. Я тону, — думал он, прислушиваясь креву моря. — Пусть я утону. — Но то был не голос разверстых глубин, а скрежетволн по горловине прибрежных камней.Моряк— это действительно он? А если так, топочему тогда твердь так близко? И уж если на то пошло, разве он не на твердойземле? Впечатление было такое, как будто…

Ледяная вода окатила его сапоги, поднялась по ногам досамого паха. Он распахнул глаза, но вовсе не охлажденные его яйца, которыесъежились вдруг до размеров, как ему показалось, грецких орехов, вырвалистрелка из кошмара, и даже не ужас, которым так и пахнуло справа, но мысль оего револьверах… его револьверах и, что важнее, патронах. Намокшие револьверыеще можно быстренько разобрать, вытереть насухо, смазать как следует, еще развытереть, еще раз смазать и снова собрать; сырые патроны, как и мокрые спички,могут сработать, а могут и не сработать.

Ужасом веяло от некоей твари ползучей, которую, вероятно,вынесло на берег волной. Она с трудом волочила по песку мокрое и блестящее телоболее четырех футов в длину. На расстоянии четырех ярдов справа. Странноесущество пялилось на Роланда своими глазенками на стебельках, потом раскрылодлинный зазубренный, как пила, клюв и принялось издавать какие-то звуки, дожути похожие на человеческую речь: печальные, даже немного отчаянные вопросы начужом языке.

— Дид-а-чик? Дам-а-чум? Дад-а-чам? Дед-а-чек?

Стрелку доводилось уже лицезреть омаров. Это был не омар, ноиз всех странных существ, ему известных, пожалуй, только омар имел с этимсозданием хотя бы смутное и отдаленное сходство. И, похоже, оно совсем его небоится. Стрелок даже не знал, опасно оно или нет. Его мысли сбивались всмятении, но это уже его не волновало, и в том числе — его временнаянеспособность вспомнить, где он и как он сюда попал, на самом ли деле догналчеловека в черном или ему это только приснилось. Но одно он знал твердо: нужновыбраться из воды, пока не промокли патроны.

Он услышал вдруг дробный и нарастающий рев воды и,отвернувшись от странного существа (оно замерло на месте, подняло клешни, припомощи которых и волочилось по суше, и напоминало теперь боксера в открытойстойке, которая называется, как учил их Корт, Честной Стойкой), поглядел навспененную полосу прилива.