Мы вокруг вас, повсюду.

Вы не замечаете нас, потому что мы невидимы. Хотя это несовсем так. Многие из нас красят волосы в четыре цвета, носят кроссовки напятидюймовой платформе, делают такой густой пирсинг, что в аэропорту припроходе на посадку металлодетекторы сходят с ума. Так что, если подумать, мывполне видимы, иногда даже слишком.

Невидимы мы в том смысле, что по нам не скажешь, кто мытакие и зачем существуем. Если бы вы умели распознавать нас, мы не могли быпользоваться магией, с помощью которой наблюдаем за вами и незаметноподталкиваем в нужном направлении. Как заботливые учителя, мы позволяем вамдумать, что вы постигаете истину самостоятельно, без посторонней помощи.

На самом деле вы остро нуждаетесь в нас. В том, чтобы кто-товас направлял, формировал, следил за переходом в сегодня из вчера порасписанию, как положено. Кто знает, что могло бы произойти с вами без этогоприсмотра?

Да и вообще, немыслимо, чтобы вы вдруг начали приниматьсамостоятельные решения.

Однако, если все наше существование — тайна, почему же япишу это?

Это длинная история. Я имею в виду именно эту книгу, которуюты держишь в руках.

Рассказ о том, как я повстречал Джен. Сразу скажу: она неотносится ни к нашим, ни к вашим. Она — на вершине всей пирамиды и тихо, безпомпы, вносит свою лепту. Поверь, она нужна тебе, нужна мне, всем вам. И намтоже.

Еще расскажу о джаммерах, которые, по всей видимости,действительно существуют, я в этом уверен. А если существуют, то они чертовскиумны и строят грандиозные планы — только вот, будучи плохими парнями, норовятопрокинуть всю систему. Их цель — сделать людей вроде меня лишними, ненужными,нелепыми.

Они хотят освободить вас.

Самое смешное в том, что я на их стороне.

Ну что, может хватит предисловий? Ты как, способен собратьсяи уделить мне достаточно внимания? Может быть, пришло время узнать подробности?

Если готов — начнем.

— Можно я сфоткаю твою обувку?

— Чего?

— Вообще-то, меня интересует способ, которым тызавязываешь шнурки. Можно?

— А, ну конечно, валяй. Клево, да?

Я кивнул. На той неделе «клево» означало «здорово», так жекак в свое время «кайфово» или «отпадно». А шнурки у этой девчонки были ивправду что надо! Красные, ворсистые, с одной стороны пропущены двойной петлейсквозь ушко и веером расходились к другой. Похоже на старинный японский флаг сизображением восходящего солнца, только вкось.

Ей было лет семнадцать, мне тоже. Серая толстовка,камуфляжные штаны, волосы покрашены в черный цвет, такой, что в солнечныхлучах, пробивавшихся сквозь древесные кроны, они отливали синевой, на ногахчерные кроссовки неизвестной фирмы: марка производителя затерта черныммаркером.

«Определенно из инноваторов», — подумал я.

Они имеют обыкновение приспосабливаться, выглядят, пока неприсмотришься, как фирмоненавистники, удаляющие все логотипы. Вся их энергияфокусируется на чем-нибудь одном.

Например, на шнурках, как в данном случае.

Я достал трубку с камерой и направил ей на ногу. Ее глазарасширились, и я получил кивок.

Мой телефон, мобильник этого месяца, сделанный в Финляндии,удостаивался множества кивков — легких наклонов головы, означавших: я виделтакой в журнале и тоже хочу. Разумеется, на другом уровне кивок имеетдополнительное значение: сейчас, когда я реально увидел человека с этим телефоном,я тем более его хочу.

По крайней мере, именно на это рассчитывала компания изФинляндии, когда они мне писали. Таким образом, в настоящий момент я выполняюдве работы одновременно.

Телефон сделал снимок, о чем и просигналил, исполнивсовершенно не функциональный, установленный производителем по умолчанию напев:«Сладко, сладко — шоколадка». Однако эта тема кивка не удостоилась, и ямысленно взял себе на заметку: сигнал нужно сменить. Свято место пусто небывает.

Я проверил изображение на маленьком телефонном экране инашел его достаточно четким, чтобы иметь возможность дома завязать шнурки поэтому образцу.

— Спасибо.

— Нет проблем.

Но в ее голосе прозвучал намек на подозрение. И точно, счего это вдруг мне приспичило фотографировать ее шнурки?

Возникла неловкая пауза, как раз того рода, какая иногдавозникает, когда фотографируешь чужой башмак. Ну и что дальше?

Я отвернулся и взглянул в сторону реки. Моя встреча сошнурочным инноватором произошла в Ист-Ривер-парк, там, между шоссе Рузвельта иводой, пролегла зеленая прогулочная аллея. Одно из немногих мест, где можновоочию убедиться, что Манхэттен — это остров.

С ней был баскетбольный мяч — тренировалась в бросках покольцам на поросшей травой площадке под Манхэттенским мостом, не иначе.

Я, как уже говорилось, здесь работал.

По воде медленно, как минутная стрелка, проползал большойконтейнеровоз. За рекой лежал Бруклин, пока еще выглядевший индустриальнымрайоном. Сахарный завод «Домино» терпеливо дожидался превращения вхудожественную галерею или жилой комплекс для миллионеров.

Я уже совсем было собрался улыбнуться и двинуть дальше, нотут она заговорила:

— А что он еще может?

— Телефон?

Разумеется, я готов был отбарабанить перечень опций попамяти, но как раз эта часть работенки всегда была мне в тягость (поэтому тебене придется читать описание какой-либо продукции, во всяком случае, на этихстраницах). Я пожал плечами и, стараясь не трындеть как менеджер по продажам,ответил:

— МР3-плеер, СМС, ММС, диктофон, записная книжка.Камера снимает в режиме видео десять секунд.

Она прикусила губу и опять кивнула.

— Видео, правда, дерьмовое, — честно признался я.Вранье в мои обязанности не входит.

— А звонить людям с него можно? — спросила она.

— Конечно, он… — Тут до меня дошло, что онаприкалывается. — Запросто. Нажимаешь на кнопочки и звонишь.

Ее улыбка была красивее даже шнурков.

* * *

Когда Александр Грехэм Белл изобрел телефон, он воображал,что его детище будет служить для коллективной аудитории, типа для совместногопрослушивания концертов или там хорового исполнения государственного гимна.Однако вышло так, что куда более популярным способом использования егоизобретения стали разговоры людей друг с другом.