Крыша была просмолена и выкрашена серебристой краской, чтобылетнее солнце не жарило людей, живших на верхнем этаже. Пока мы топали, позадинас, как огромный разъяренный чайник с сигналом, продолжала выть сирена.Соседнее здание, то самое, в которое мы намеревались проникнуть (поправка: вкоторое пыталась проникнуть Джен, я лишь тащился следом), было чуть пониже,футов на шесть или около того. Она села на край, спрыгнула и приземлилась начерный, неровный гудрон с пугающим глухим стуком.

Я уцепился за край крыши, свесился вниз и, разжав пальцы,упал с небольшой высоты, ухитрившись подвернуть лодыжку.

Ковыляя за Джен, я злился: во всем виноват клиент. Сто паробуви, и хоть бы раз прислали нормальные кроссовки, пригодные для лазанья покрышам и незаконного проникновения в расселенные дома. Дверь на крышузаброшенного здания открылась с металлическим скрежетом, повиснув, каквывихнутое плечо, на одной петле. За ней виднелась темная лестничная клетка,откуда тянуло пылью, застарелым мусором и чем-то нестерпимо гадким: похожуювонищу я ощущал, когда под полом нашей квартиры сдохла крыса.

Джен оглянулась, и я впервые заметил на ее лице намек на колебания.

Она открыла рот, собираясь заговорить, но сирена в этотмомент резко умолкла, обрушив на нас ошеломляющий удар тишины.

Не знаю, может, и померещилось, но сквозь звон в ушах ссоседней крыши донеслись раздраженные голоса.

— Вперед, — прошептал я.

Мы вошли в темноту.

* * *

Гуляя по Нью-Йорку с задранной башкой, я часто задумываюсь,что происходит за всеми этими окнами. Особенно пустыми.

Мне доводилось бывать на вечеринках в нежилых помещениях:заброшенные дома занимали предприимчивые самовольные поселенцы, приводили всекое-как в порядок, да и жили себе. Ни для кого ведь не секрет, что наркоманы ибездомные занимают пустые здания, заполняя собой пространство за темными окнамии шлакобетонными блоками. О Чайна-тауне поговаривают, будто тут есть собственноетайное правительство и действует старинная система законов и обычаев,заимствованных из древней страны, причем мне всегда казалось, что управление имдолжно осуществляться из такого вот, выглядящего покинутым и пустым, строения.Будто бы там проводятся городские собрания, проходят судебные процессы,исполняются приговоры. А что по мне, так за такими слепыми, безликими окнамиможет происходить что угодно. Думать-то я об этом думал, но чтобы сунуться сюдаи посмотреть самому, такое и в голову не приходило.

* * *

Летнее солнце прогрело застоявшийся в лестничном колодцевоздух так, что было тяжело дышать. Спускаясь, Джен оставляла за собой клубыпыли в полосках пробивающегося света. На ступеньках виднелись следы от еекроссовок, и мне стало чуть легче. Может быть, никто сюда вообще никогда незаходил. Может быть, некоторые дома были сами по себе… пустыми.

С каждым этажом вниз темнота сгущалась.

Джен остановилась после трех пролетов, ожидая, когда нашиглаза приспособятся к мраку, и настороженно прислушалась. В моих ушахпо-прежнему звенело эхо тревожной сигнализации, но, похоже, с соседней крышинас никто не преследовал.

Да и кому бы пришла в голову такая блажь?

— У тебя есть спички? — тихо спросила Джен.

— Нет, зато это работает.

Осторожно, чтобы свет не слепил глаза, я отвернул дисплейтелефона от себя и перевел его в режим камеры. Трубка засветила во тьме какфонарик: полезная штука, когда приходишь домой затемно и ищешь ключи.

— Черт, есть ли что-то, чего твой телефон не умеет?

— Он бесполезен против наркоманов, — сказаля. — Или чиновников тайного правительства Чайна-тауна.

— Чего?

— Потом расскажу.

Мы спустились на три последних пролета: телефон светилстранным голубым светом, который придавал нашим танцующим теням призрачнуюбледность.

На цокольном этаже надобность в телефонном свете отпала:глаза привыкли, да и лучи солнца, пробивавшиеся сквозь щели в заборе, светили,как прожектора. Потолок был высокий, весь этаж представлял собой однопросторное помещение без всяких перегородок — там было лишь несколько толстыхквадратных колонн. В стене зияли оставшиеся на месте магазинных витринпрямоугольные проемы, от улицы нас отделяла лишь фанера. Не осталось дажеразбитых стекол.

— Этот этаж кто-то использует, — заявила Джен.

— Почему ты так думаешь?

Она постучала кроссовкой по бетону рядом с полоской света.

— Нет пыли.

Она была права. Солнечный свет не обнаружил никакогоклубящегося облачка вокруг ее подошвы. Пол был тщательно подметен, причемнедавно.

Я поднес палец к привычно очерченной кнопке «вызов».Секундой позже из дальнего угла послышалась знакомая полифоническая мелодия.

Когда мы осторожно приблизились к светящемуся телефону, яувидел, что у ближайшей к нему стены составлены какие-то коробки. Кто-тодействительно использовал это здание в качестве склада.

Джен опустилась на колени, подняла телефон и осмотрела полвокруг него.

— Тут нет никаких следов Мэнди. Она носит кошелек?

— Только клипборд. Если на нее напали, то почему незабрали телефон?

— Может быть, просто выкинули его, чтобы она не моглапозвонить и попросить о помощи.

— Может быть…

Я не закончил фразы.

Моя рука потянулась к коробкам — движение было неосознанным,машинальным, я на ощупь почувствовал что-то знакомое. Пальцы пробежались покрышкам. Стандартные картонные коробки, такие привычные, — дажеудивительно, как я не сразу сообразил, что они собой представляют.

Обувные коробки.

Я потянулся, снял одну с самого верха, вдохнул знакомыйзапах новой обуви, услышал шорох бумаги, ощутил пластик, резину и завязки.Вынул пару из коробки и поставил на пол, куда падал широкий сноп солнечногосвета.

Джен ахнула, а я отступил назад, потому что нам открылосьнечто сногсшибательное. Мы оба не сказали ни слова, но сообразили мгновенно.

Это были самые обалденные кроссовки, какие только можно себепредставить. Ни я, ни она в жизни не видели пары круче.

Энтони рассказывал мне историю обуви много раз.

На протяжении 1980-х клиент был королем, а сделало еготаковым имя одного баскетболиста, которое легло в основу бренда. В тот периодпроизводство спортивной обув и претерпело множество трансформаций, у кроссовокпоявились воздушные полости, «липучки», светоизлучающие диоды и множествовсяких других прибамбасов. Новые модели выпускались сезонно, ежемесячно, иЭнтони начал приобретать по две пары, одну для носки, а другую для коллекции.Наподобие коллекционеров комиксов, те порой даже не вынимают их из полиэтилена.