– Ну, это ты зря. У самок тоже есть свое представлениеоб идеальном самце, и они тоже самцов не спрашивали, удобно ли им быть такими.Просто придумали и начали требовать, чтобы самцы соответствовали, а иначеначинаются скандалы, выяснения отношений и домашняя лесопилка.

– Так в том-то и беда! – воскликнул Змей. –Ты, как настоящий философ, зришь в корень проблемы, только не можешь еесформулировать. А все потому, что твоя философия оторвана отестественно-научных знаний, она такая, знаешь ли, вещь в себе, ни с чемокружающим не соприкасающаяся. А естественные науки, в частности медицина иособенно наука о мозге, давно уже доказали, что мужчины и женщины устроенысовершенно по-разному не только в смысле деторождения, но и в смысле мышления,отношения с миром и эмоционального строя. Мужчины, когда придумывали свой идеалжены, ориентировались только на себя, они и в голову не брали, как на самомделе устроены женщины и какими они могут быть, а какими не могут в принципе. Туже ошибку допустили и женщины, когда формулировали для себя идеал мужчины. Давот хоть самый простой пример возьми: самки хотят, чтобы самец был добытчиком,приносил к очагу мясо, но при этом находил время заниматься детенышами и имелфизические и душевные силы быть с самкой мягким, нежным и любящим и помогать ейподдерживать огонь в очаге.

– А что в этом плохого, скажи на милость?

– Плохого-то ничего, только оторвано от реалий. Еслисамец умеет быть добытчиком, это означает, что он жесткий, отважный, грубый,сильный, быстрый и что он тратит на добывание пропитания все свои силы и время.Когда ему детенышами заниматься и очаг поддерживать? Откуда у него возьмутся нежностьи мягкость? Если нежность и мягкость, тогда уж не добытчик, а так, мальчик напобегушках. Нежный и мягкий и на детей время найдет, и самке поможет, иласковое слово ей скажет, но мяса в избытке к очагу уже не притаранит. Одноисключает другое. Понимаешь, о чем я?

– Понимаю, – задумчиво ответил Камень. –Получается, чтобы быть идеальным мужем, самец должен уметь добывать пропитание,а потом прикидываться нежным и мягким, то есть обманывать, так, что ли?

– Ну, примерно. Зато если он на самом деле добрый инежный, то обманывать и прикидываться добытчиком он уже не сможет. Можноподделать чувства и эмоции, а способности и физическую мощь подделать нельзя,они или есть, или их нет. И вот если доброму и мягкому все-таки приходитсяпритворяться добытчиком, знаешь, что получается?

– Что?

– Он становится шакалом. Пропитание-то надо добыть, акак, если нет ни силы, ни прыти, ни умения, ни жестокости, если не умеет вспину бить и глотку рвать? Значит, приходится воровать или мародерствовать,чтобы жена была довольна. И тысячи нормальных приличных самцов ввязываются вавантюры ради быстрого обогащения, позволяют себя использовать, потомоказываются в долгах или, еще хуже, в тюрьме. Имущество отбирают, семьястрадает. А все почему? Потому, что самки придумали принципиально невозможныйидеал и требуют, чтобы самцы ему соответствовали. И у самок такая же история:самцы хотят, чтобы в быту самки полностью растворялись в мужьях и ничем их нераздражали, то есть не имели собственной индивидуальности, но в постели чтобы былиименно индивидуальны и неотразимы. А как женщина может быть в сексеиндивидуальной и неотразимой, если эту индивидуальность ей пришлось в себезатоптать, чтобы, не приведи господь, своему самцу чем-нибудь не помешать?Никак не может. Вот поэтому и получается, что яркие и сексуальные женщиныостаются одни, с ними все с удовольствием крутят любовь, но жениться на нихникто не хочет, потому что чуют: не станет она давить в себе собственнуюнеповторимость. А покорные и готовые себя затоптать легко находят мужей, толькоэти мужья очень скоро начинают им изменять с яркими и сексуальными, но при этомразводиться ни в какую не хотят, потому что постель – это одно, а жизнь бок обок – совсем другое. Вот такой парадокс. Люди сами себе его создали, а теперьмучаются и не знают, как правильно жить.

– А ты знаешь?

– Что?

– Как правильно жить.

– Эх, мил-друг, да кабы я знал, как правильно жить, мнеб цены не было, – с горечью произнес Змей. – Вся моя мудрость в том исостоит, что я точно знаю одно: ничего-то я не знаю. Слушай-ка, ты не заболелчасом?

Змей плотнее прижался к Камню, на несколько мгновений замер,потом приподнял голову:

– Тебя, по-моему, знобит. И бронхи у тебя забитымокротой, я слышу. Да ты, брат, простыл! Чем тебя полечить?

– Только Ветром, больше меня уже ничего не берет. Вотесли он прилетает из Сахары, тогда мне хорошо помогает.

– Так, может, позвать его? Я знаю, где искать, он мнесказал, когда улетал.

– Да толку-то его искать! – безнадежно выдохнулКамень. – Он в Норвегии с биатлоном балуется, откуда там теплый сухойвоздух? Там сырость и холод собачий.

– А что же делать? – огорчился Змей. – У тебяявно начинается бронхит, если немедленно не принять меры, он может перерасти впневмонию.

– Буду терпеть, – сдержанно, с мужественнойскорбью заявил Камень.

– Нет, это нельзя так оставлять, – забеспокоилсяЗмей. – Скажи Ворону, пусть принесет тебе оттуда какое-нибудь средство, улюдей полно всяких таблеток и микстур. Да вот хоть горчичники пусть принесет,штучек сто, и облепит тебя. Надо же как-то бороться с бронхитом.

– Нельзя, – строго сказал Камень. – Ничегооттуда приносить нельзя. Ты же знаешь правила. Не дай бог, что-нибудь нарушим,потом хлопот не оберешься. Ну представь, Ворон упрет из аптеки сотнюгорчичников, никто не заметит, потом придет ревизия, обнаружит недостачу,схватят материально ответственное лицо и в тюрягу упекут. Кому это надо?

Змей отполз на некоторое расстояние, послушал окружающиймир, потом повернул голову в сторону Камня.

– Но ты же можешь сделать так, чтобы никто непострадал, – осторожно произнес он. – Ты же умеешь.

– Замолчи! – крикнул Камень и уже тише добавил: –Замолчи немедленно. Даже думать об этом не смей. Этого тоже нельзя делать. Малоли что я умею. Нельзя – и все. Нельзя вмешиваться ни в прошлое, ни в будущее. Ивслух никогда об этом не говори, чтобы никто не услышал.

Змей с интересом посмотрел на друга.

– Ты хочешь сказать, что никогда не нарушаешь правила?Никогда-никогда? Вот умеешь изменять реальность, но лежишь тут тихой сапой иникогда не пользуешься этим? Прости, мил-друг, но не верю.

– Ну и не верь, – сердито огрызнулсяКамень. – Не больно-то и хотелось.

Это было его большой тайной, состоящей из двух тайнпоменьше. Первой, кроме него самого, владели Ворон и Змей: Камень умел изменятьреальность, причем в любых масштабах, от жизни маленького комара до исходаграндиозных сражений. Даже Ветру об этом знать не полагалось – разболтает полегкомыслию. А вот второй тайной Камень владел единолично: иногда он все-такинарушал запрет и кое-что изменял. Так, по мелочи. Когда очень уж хотелось,когда начинало болеть сердце и не было сил терпеть и сопротивляться соблазну.Когда-то давно, еще в далекой молодости, Камень не был таким умным и менялреальность направо и налево, сообразуясь с собственными представлениями о благеи справедливости. И только с годами он понял всю мудрость запрета и стал егособлюдать. Для всех – соблюдать свято. И только он один знал, что все-такииногда нарушает. Правда, Змей почему-то усомнился… Неужели он, Камень, где-тодопустил прокол и дал основания себя подозревать? Впрочем, Змей мудрый ихитрый, он чего не знает точно, о том догадаться может.