Они хохотали от души, но обоими владели разные мысли. Олегдумал, что сейчас ему бы сошла любая, всякая, от тощей заморской до сдобнойотечественной. Ох, поскорее бы добраться до дому – там уж он живо сыщет себесговорчивую молодку и о Десмонде позаботится. Похоже, ему тоже невтерпежсделалось – вон как ерзает. Это ведь сколько – не меньше пяти суток минуло, какони простились с веселыми воротынскими красавицами? Воистину, блюли святорождественский пост, хоть и не по своей воле. Cказано: пресыщение подавляетдух, но ведь чрезмерный пост расслабляет тело!

– Да чего ж это кони все стоят да стоят? – нетвердымголосом вымолвил Десмонд. – Не случилось ли чего? Надо быпоглядеть. – И он, держась на ногах как-то неуверенно, неестественно(«Кажется, стоят не только кони!» – глумливо подумал Олег), придвинулся кполсти, закрывавшей вход.

– Эй, там метель! Шубу накинь! – прикрикнулмногоопытный русский.

Англичанин вяло отмахнулся:

– Мне и так жарко! – Однако все же послушался, сгреб вохапку тяжелую медвежью шубу и вывалился наружу, в белое снежное круженье.

Следом выбрался Олег – и ветер, а также новости, сообщенныесплошь белым, с наметенными на шапке и плечах сугробами, кучером, вмиг выбилииз его мыслей и тела всякую похоть.

Возок стоял на обрывистом берегу Басурманки – так зваласьнеширокая, но гулливая речушка с таким быстрым течением, что его не моглиостановить даже морозы. А морозов-то настоящих в этом году еще не было.Оттепель сменялась заморозками да вьюгами: зима выдалась сырая, снежная, но нелютая. Басурманка бежала, курилась в высоких берегах, и покосившийся мостоквесь закуржавел [7], оброс снежною бородою, оледенел до того,что сделался горбом – скользким, непроезжим, опасным горбом, повести на которыйтройку с осадистым возком мог только сумасшедший.

Слава богу, кучера им подбирал сам граф Чердынцев и выбралКлима, степенного осторожного мужика. Тот приложил все усилия, чтобы уговоритьбарина не кидаться на мост очертя голову. Клим показал молодому графу коварныенадолбы, предательски расшатанные сырой снежной тяжестью доски, оборвавшиесяперила. Для наглядности сгреб увесистый ком снега и бросил его вниз, где подбелым паром можно было различить черное стремительное течение: вот так, мол,все мы ухнемся с моста, ежели по нему поедем! Молодой барин поартачился было(ну что ж, дело господское!), доказывая, что запросто можно двух пристяжныхвыпрячь и перевести на другой берег, а мост одолеть на одном кореннике. Однако,взойдя на этот горб вновь, уразумел всю глупость своего предложения – и,удрученный, воротился к возку.

– Ну? – спросил уныло. – В объезд, что ли?

– В объезд, – со вздохом согласился Клим; объездозначал еще часов пять пути, дай бог, ежели к утру доберутся до Чердынцева!Теперь уж, наверное, полночь…

Барин полез в возок; Клим, кляня про себя судьбу,взгромоздился на облучок, собрал вожжи, присвистнул на приунывших, измученных«залетных»… Вдруг барин окликнул:

– Погоди, Клим. А где же мой кузен?

Клим досадливо сдвинул шапку на затылок. Мало того, что уэтого иноземца целых четыре имени: Кузен, Милорд, Мистер и Десмонд, так он ещеи запропастился куда-то.

– Отошел небось по нужде, – буркнул Клим, безнадежнымвзором пытаясь проницать окрестности.

Куда там! Белая мгла вокруг – и ничего больше: ни земли, нинеба, ни чужеземца с четырьмя именами.

Пропал он! Как есть пропал!

Какое-то время Десмонд постоял на берегу, слушаявозбужденные переговоры Олега с кучером и поражаясь тугодумству этих русских. Очем вообще размышлять, о чем спорить? Если нельзя перейти по одному мосту,следует незамедлительно искать другой! Неужели для того, чтобы понять это,нужно разыграть целый спектакль, – и все это на сыром ветру, который так ихлещет снеговыми вихрями, хлестко выжигает глаза, забивает рот и покрывает лицоноздреватой мокрой массой!

Десмонд стал спиной к ветру, поднял воротник и упрятал внего нос. Приходилось то и дело переступать, не то вокруг валенок мгновеннонаметало настоящие сугробы. Еще хорошо, что не привелось испытать настоящегорусского мороза. Прежде Десмонд жалел, что не отведал этой местной ecsotik, асегодня – вот уж нет! Иначе он уже превратился бы в ледяную статую, пока егокузен с Климом доказывают друг другу очевидные вещи. Впрочем, может быть, онипросто не знают, где этот самый объезд? Ну так нужно пойти спроситькакого-нибудь… как это по-русски? – доброго человека. Вон чернеются сквозьбелую мглу очертания небольшого домишки, наверняка те, кто живет там, лучше, чемего спутники, знают окрестности.

Десмонд оглянулся, чтобы указать Олегу на этот неведомыйдом, да так и ахнул: ни кузена, ни кучера, ни возка с тройкою рядом уже небыло! Словно снеговые черти их унесли, прихватив заодно и речку с оледенелымнепроезжим мостиком…

Ему приходилось слышать, что русских вечно кто-нибудь«морочит». Например, на спящего в душной избе или на горячей печке обязательнонаваливается некое существо, похожее то ли на кошку, то ли на сивенькогостаричка, и душит или «давит». Или бегут парни и девушки на речку купаться.Нет, чтобы поплескаться у бережка или устроить заплыв по вольной, спокойнойводе, – лупят своими саженками на самую стремнину, в водовороты! Иликидаются с берега, даже не промерив предварительно дно, усеянное к тому жежуткими корягами. А потом выскакивают на берег и кричат, что одного непутевогокупальщика уволок зеленобородый, скользкий, опутанный тиной и водорослями мужикпо прозвищу водяной.

Или вот еще: напариваются в своих безумно жарких банях, гдевпору пытать злоупорствующих преступников, до одури, до умопомрачения, разводятпар такой, что вся кровь ударяет в голову… А потом, когда находят в банькеугоревшего до смерти бедолагу, уверяют, что голый, противный, тощий старикашка,весь облепленный банными листьями, банником прозываемый, уморил его, за что-топрогневавшись: или тот не оставил ему в прошлый раз воды на дне шайки, или непринес корочки ржаной, густо посыпанной солью. А чаще всего – при строительствесей баньки не зарыл под порожек черного петуха со свернутой шеей!